Взаимоотношения со странами азии. Отношения россии со странами средней азии в контексте украинского кризиса и конфронтации с западом

Профессор кафедры востоковедения Лариса Ефимова - о взаимоотношениях России в 2015 году со странами АТЭС, АСЕАН и Восточноазиатского саммита.

В 2015 году произошла серьезная активизация политики России в Юго-Восточной Азии (ЮВА). Долгое время в нашей стране господствовало представление об отсталости Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) и отсутствии перспектив сотрудничества с ним. Но стремительный рост экономик стран ЮВА развеял это заблуждение - и Россия обратилась лицом к Востоку.

В уходящем году именно в ЮВА состоялись три события мирового значения - саммит Азиатско-Тихоокеанского экономического сообщества (АТЭС) 18-19 ноября в столице Филиппин Маниле, а также Деловой и инвестиционный саммит АСЕАН 19-21 ноября и Восточноазиатский саммит 21-22 ноября в столице Малайзии Куала-Лумпуре.

Как отметили журналисты, в этом году у саммита АТЭС был почти олимпийский лозунг: «Вперед в будущее: лучше, сильнее, сплоченнее». Сообщество объединяет 21 экономику мира, в том числе Россию, США, Китай, Японию, Австралию, Гонконг, Республику Корея, Сингапур. Это зона самого динамичного развития на планете: на долю участников АТЭС приходится большая часть мирового ВВП - 57%, 48% оборота международной торговли. В Маниле обсуждались, главным образом, экономические и финансовые вопросы, однако не осталась в стороне и тема терроризма. О борьбе с ним на первом же заседании говорил, в частности, Дмитрий Медведев, возглавлявший российскую делегацию.

Наблюдается возрастающее участие России в деятельности АТЭС. Об этом свидетельствует стабильное увеличение нашего товарооборота с государствами региона: сегодня на страны АТР приходится более четверти российской внешней торговли.

Но прямые инвестиции в нашу экономику из стран АТР и наоборот растут не так динамично. Сегодня их объем составляет около 10 млрд долларов. Для повышения этого показателя Россия активно утверждает инвестиционные фонды. Такие фонды уже созданы совместно с рядом государств - Китаем, Японией, Республикой Корея. Прорабатывается использование аналогичных инструментов и с другими странами АТР.

Для России форум АТЭС служит стимулятором инвестиционной активности и здоровой конкуренции, совершенствования механизмов межгосударственной и межрегиональной производственной и научно-технической кооперации в области торговли и инвестиций, продовольственной безопасности, энергетики, транспорта и логистики, развития науки, инноваций и образования, облегчения ведения бизнеса.

Говоря о важном значении этого форума, Дмитрий Медведев назвал Деловой саммит АТЭС барометром экономических и политических тенденций, причем не только в Азиатско-Тихоокеанском регионе, но и во всем мире.

21-22 ноября состоялся Восточноазиатский саммит. Механизм Восточноазиатских саммитов был создан в 2005 году для встреч между членами АСЕАН (объединение Брунея, Вьетнама, Индонезии, Камбоджи, Лаоса, Малайзии, Мьянмы, Сингапура, Таиланда и Филиппин) и значимыми для региона внешними игроками - Россией, Австралией, Индией, Китаем, Новой Зеландией, Республикой Корея, США и Японией. Заявка Москвы на членство в ВАС была подана в 2005 году, но тогда страны АСЕАН сочли, что товарооборот России с Юго-Восточной Азией слишком незначителен для участия в организации. Решение было пересмотрено в 2010 году, когда РФ и США были одновременно приглашены участвовать в мероприятиях на высшем уровне.

Рост взаимного товарооборота, переговоры о зоне свободной торговли с Вьетнамом и Сингапуром, а также усилившаяся борьба за влияние в регионе ЮВА между мировыми державами заставляют российское руководство активизировать дипломатию на этом направлении.

Для России этот саммит является отличной возможностью расширять участие в интеграционных процессах региона. Страны ВАС играют важную роль в мировой экономике: ВВП стран-членов организации достиг 60,5 трлн долларов в 2014 году, или 55,8% мирового ВВП.

В ходе встречи лидеров государств в Малайзии обсуждались вопросы региональной политики и глобальные мировые проблемы. В этот раз одной из главных тем стали трения торговых блоков, продвигаемых США и Китаем, - Транстихоокеанского партнерства и Всеобъемлющего регионального экономического партнерства. Страны АСЕАН стараются балансировать между крупными державами, выражая готовность к переговорам с обеими из них.

Руководители стран-участниц ВАС подписали декларацию по случаю десятилетия сообщества. Согласно документу, «ВАС останется форумом для диалога лидеров по широкому спектру стратегических, политических и экономических вопросов, представляющих взаимный интерес и вызывающих общую обеспокоенность, целью которого является обеспечение мира, стабильности и экономического процветания в Восточной Азии». Декларация предполагает, что ВАС будет и дальше вносить активный вклад в выработку единых для всех стран правил выстраивания межгосударственных отношений в регионе, продвижение стратегического доверия, а также обеспечение прозрачности действий и предсказуемости поведения.

Кроме того, подписана декларация о глобальном движении умеренных сил, инициированном премьер-министром Малайзии Наджибом Разаком, и совместные заявления по противодействию насильственному экстремизму, по морскому сотрудничеству, укреплению региональной системы здравоохранения и информационной безопасности. Эти документы «представляются полезными для продвижения мира и стабильности в регионе», - отмечали в пресс-службе правительства РФ.

С подачи России одной из ключевых тем повестки дня форума становится сейчас создание в АТР архитектуры безопасности и устойчивого развития. Премьер-министр России предложил разработать и принять концепцию безопасности в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Одной из постоянных тем, обсуждаемых в кулуарах участниками ВАС, является неучастие российского президента Владимира Путина в работе саммита. Наблюдатели объясняют это тем, что в АТР сегодня не существует проблем, которые бы напрямую и серьезно угрожали безопасности России. А раз так, то зачем тратить драгоценное время руководителя государства на участие в зарубежном мероприятии, когда дома хватает насущных проблем.

Основной интерес России в АТР сегодня - это не безопасность, а экономика. Именно поэтому президент Путин (и во время своего президентства Медведев) не пропустили ни одного саммита АТЭС, главного экономического форума в АТР.

К тому же почти одновременно происходило несколько других важных встреч: саммит «Большой двадцатки» в Турции, саммит стран-экспортеров газа в Иране, а также климатический форум в Париже. Таким образом, сегодняшняя повестка России, когда на первый план вышла Сирия и терроризм ИГИЛ, естественным образом заставляет российского лидера выбирать для посещения именно те площадки, где можно поговорить о путях урегулирования кризиса на Ближнем Востоке.

В 2015 году наиболее заметна активизация политики России в странах АСЕАН. ЮВА представляет собой одну из самых инвестиционно привлекательных площадок. АСЕАН сегодня - главный интеграционный центр ЮВА, один из важнейших интеграционных центров АТР, инициатор различных форм регионального развития и создатель ряда площадок международной дипломатии в регионе. В экономической сфере страны ассоциации проводят линию на углубление интеграции и торговую либерализацию на базе соглашения о создании зоны свободной торговли (АФТА). АСЕАН намерена добиться региональной интеграции уровня Европейского союза.

Именно в этом году исполнилось пять лет с момента вступления России в АРФ, десять лет с момента подписания Россией «Комплексной программы действий», а в 2016 году исполнится двадцать лет с момента заключения диалогового партнерства Россия-АСЕАН.

Огромное значение придает будущему саммиту Россия-АСЕАН, который состоится в 2016 году в Сочи, президент России Владимир Путин: «Рассчитываем выйти на взаимовыгодные договоренности в сфере традиционной и возобновляемой энергетики, чрезвычайного реагирования, продовольственной безопасности и сельского хозяйства».

Ввиду географической близости Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока, интересы России заключаются в сохранении равноправного мира и поддержании динамичного недискриминационного развития стран региона для обеспечения безопасности, а также стимулирования экономического развития Дальнего Востока. Также налаживание сотрудничества с АСЕАН является способом диверсификации внешней политики России в АТР и составляет определенный противовес сближению с Китаем. Поворот России на Восток обуславливает также необходимость проводить модернизацию наших сибирских и дальневосточных территорий, которые представляют собой одновременно угрозу безопасности и ресурс развития страны. Разработать этот ресурс Россия может только в активном сотрудничестве со своими азиатско-тихоокеанскими партнерами, одним из которых является АСЕАН.

Анализ интересов стран ЮВА выявляет много совпадений с российскими интересами. Прежде всего, страны АСЕАН заинтересованы в политическом присутствии России как крупной региональной державы для баланса интересов стран ассоциации, стремительно набирающего мощь Китая, а также США как мировой сверхдержавы. При всей важности развития отношений с КНР России необходимо проявлять гибкость и развивать взаимодействие с другими региональными игроками.

Россия, как и КНР, в этом году едва ли не впервые выступает в отношении АСЕАН не столько как конкурент за прямые инвестиции в глобальном плане, сколько как потенциальный донор инвестиций в регион. Россия интересна АСЕАН и как поставщик технологий в энергетике, в том числе атомной, а также партнер по военно-техническому сотрудничеству.

Однако на пути сотрудничества России и АСЕАН встречается много трудностей. У нашей страны нет сравнительного преимущества ни перед Китаем с его дешевыми товарами массового выпуска, ни перед Японией, Южной Кореей и США, выигрывающих за счет высокотехнологичных товаров. Также это связано с неразвитой инфраструктурой нашего Дальнего Востока и низкой развитостью транспортных связей с ЮВА.

Развитие связей со странами ЮВА- один из приоритетов экономической политики современной России. Присутствие российского бизнеса в этом динамично развивающемся регионе мира пока ограничено, и одна из причин этого - отсутствие информации. Среди российских бизнесменов еще сохраняется непонимание того, что бизнес с АСЕАН нельзя строить, оставаясь в своем офисе в Москве или Питере. Кроме того, мешает иллюзия, что мы исключительно умные и нас везде ждут с распростертыми объятиями. На устранение этих недостатков направлены бизнес-миссии, которые проводит в странах ЮВА Деловой совет Россия-АСЕАН.

Тем не менее, существующие форматы многостороннего диалога в регионе позволяют партнерам укреплять сотрудничество. Формат диалогового партнерства не предполагает установления конкретных договоренностей, однако утверждает особое отношение к России в регионе и дает формальную возможность участвовать в региональных делах в качестве уважаемого партнера.

Россия и страны АСЕАН создали список из 57 совместных инвестиционных проектов. Об этом заявил глава Минэкономразвития Алексей Улюкаев на открытии Российско-малазийского бизнес-форума в Куала-Лумпуре. Главными направлениями совместной работы стали энергетика, машиностроение, информационные технологии, инновации и медицина.

От нас во многом зависит, как дальше пойдет расширение этого сотрудничества. Россия сейчас стоит перед выбором - всерьез заявить о своих интересах в АСЕАН или остаться «диалоговым партнером». Почетный, но мало что значащий статус. Особенно учитывая то, насколько активны другие 11 диалоговых партнеров: Япония, США, Китай, Новая Зеландия, Канада, Индия, Канада, Турция, Австралия, Пакистан, Южная Корея.

В последнее время намечается новый формат сотрудничества со странами АСЕАН. Владимир Путин во время оглашения ежегодного послания Федеральному Собранию в Кремле предложил рассмотреть возможность создания масштабного экономического партнерства между странами Евразийского экономического союза (ЕАЭС), Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) и Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН). По его словам, вместе эти страны составляют почти треть мировой экономики по паритету покупательной способности.

По данным Алексея Улюкаева, более 40 государств и международных организаций выразили желание создать зону свободной торговли (ЗСТ) с Евразийским экономическим союзом, в том числе Китай, Индонезия и Камбоджа. Евразийская экономическая комиссия уже изучает вопрос целесообразности организации ЗСТ с Ираном, Израилем, Пакистаном и Южной Кореей. В середине июля глава Минпромторга Денис Мантуров заявил, что Россия ожидает подачи заявки Таиланда на создание зоны свободной торговли с ЕАЭС до конца текущего года.

Сегодня во внешнеполитической повестке превалирует восточный вектор, а сильные позиции на Востоке способны обеспечить России более весомое положение на Западе, с которым нас связывает единая цивилизационная история.

Для России Центральная Азия – зона исторически обусловленных интересов, важный партнер по привилегированному сотрудничеству в военно-политической, торгово-экономической и культурно-гуманитарной сферах, а также в деле обеспечения общей безопасности государств Евразии с южного направления.

Со всеми государствами Центральной Азии у России сложились отношения стратегического партнерства, а с большинством из них – союзничества, что предполагает взаимопомощь в случае агрессии или иных существенных угроз безопасности друг друга. Налажен регулярный конструктивный политический диалог на высшем и высоком уровнях. В 2019 году состоялись государственный визит Президента России В.В.Путина в Киргизию (28 марта), официальные визиты в Россию Президента Казахстана К.-Ж.К.Токаева (3 апреля) и Президента Таджикистана Э.Ш.Рахмона (17 апреля). Насыщенными были двусторонние контакты руководства наших стран «на полях» крупных многосторонних мероприятий.

Сохраняется высокая динамика встреч глав внешнеполитических ведомств России и стран ЦА. Министр иностранных дел С.В.Лавров посетил с официальными визитами Киргизскую Республику 3-4 февраля и Республику Таджикистан 4-5 февраля, с рабочими – Туркменистан
5-6 февраля и Узбекистан 2-3 мая.

Активно развиваются межпарламентские связи и «горизонтальное» сотрудничество по линии регионов и экономических операторов сторон. Интенсификации отношений России со странами региона содействует солидная нормативно-правовая база – более 900 двусторонних договоров и межправсоглашений, 70% которых касается сферы экономики.

Наша страна занимает позиции крупнейшего инвестора в ЦА. Накопленные российские инвестиции в этом регионе составляют около 20 млрд долл. США (в т.ч. 47% - ТЭК, 22% - цветная металлургия, 15% - телекоммуникации), работают более 10 тыс. российских и совместных предприятий.

В 2018 г. объем торговли России со странами ЦА суммарно достиг 25,8 млрд долларов США (Казахстан – на 4,2% до 18,2 млрд долл. США; Киргизия – 16,9% до 1,88 млрд долл. США; Таджикистан – 24,6% до 893,9 млн долл. США; Туркменистан – 3,7% до 444,0 млн долл. США; Узбекистан – 20,0% до 4,38 млрд долл. США). Структуру товарооборота, помимо сырьевых позиций, формируют промтовары, сельхозпродукция, продукты химии, нефтехимии, фармацевтики, металлургии, автомобиле- и машиностроения.

Россия оказывает содействие в решении странами ЦА задач устойчивого развития. За период с 2008 г. по 2019 г. его объем составил более 6 млрд долл. США (свыше 4,2 млрд – на двусторонней основе, около 2 млрд – по линии международных организаций, прежде всего ООН).

Российское содействие ориентировано на создание и модернизацию торгово-экономической и промышленной инфраструктуры, развитие здравоохранения и образования, продовольственную и экологическую безопасность государств региона. Посредством «климатического окна» Трастового фонда Россия-ПРООН в целях развития реализуется ряд специализированных проектов в водно-экологической сфере в Киргизии, Таджикистане и Узбекистане.

Межрегиональное сотрудничество со странами Центральной Азии становится одной из профилирующих форм углубления добрососедских отношений. 76 субъектов Российской Федерации развивают динамичные связи с Казахстаном, с Киргизией - 71, Таджикистаном - 80, Туркменистаном - 60 и Узбекистаном - 75.

Ежегодно проводятся межрегиональные форумы и конференции, позволяющие стимулировать взаимовыгодные интеграционные процессы. Такой площадкой с 2003 г. является Форум межрегионального сотрудничества России и Казахстана с участием глав государств (XV Форум состоялся 8-9 ноября 2018 г. в г.Петропавловске на тему «Новые подходы и тенденции в развитии туризма»). Регулярно проводится Конференция по межрегиональному сотрудничеству России и Таджикистана, VII заседание которой состоялось 16-17 апреля 2019 г. в г.Москве. VIII российско-киргизская конференция на тему «Новые горизонты стратегического партнерства и интеграции» прошла 27-28 марта 2019 г. в г.Бишкеке. 2-3 октября 2018 г. в г.Липецке был организован VII Российско-Туркменский экономический форум. 18-19 октября 2018 г. в г.Ташкенте стартовал Форум межрегионального сотрудничества между Россией и Узбекистаном с участием президентов двух стран, 35 субъектов Российской Федерации и 300 российских компаний.

Казахстан и Киргизия, наряду с Россией, Белоруссией и Арменией, являются членами Евразийского экономического союза (ЕАЭС). Таджикистан и Узбекистан изучают целесообразность развития связей с этим объединением, в том числе в качестве наблюдателя. Россия с целью адаптации к членству в ЕАЭС оказывает экономике Киргизии существенное финансовое и техническое содействие на общую сумму около 200 млн долл. США. С этой же целью за счет средств России в 2015 году создан Российско-Киргизский Фонд развития с уставным фондом 500 млн долл. США. В настоящее время по линии Фонда утверждено и реализуется 1816 проектов на общую сумму 325,1 млн долл. США.

Безвизовый режим (за исключением Туркменистана), безопасность, отсутствие «языкового барьера» обусловливают высокий интерес граждан центральноазиатских стран к российскому рынку труда. По линии властей развивается взаимодействие в области миграционного регулирования, совершенствуется профильная договорно-правовая база. Полезным «почином» явилось подписанное в 2017 г. межправительственное соглашение об организованном отборе граждан Узбекистана для работы в Российской Федерации. Готовится к имплементации подписанное в 2019 г. аналогичное соглашение с Таджикистаном. В стадии проработки такой же межправительственный документ с Киргизией.

На сегодня в Российской Федерации на постоянной основе пребывает более 4 млн граждан стран ЦА. За 2013-2018 гг. ими переведено на родину более 55,2 млрд долл. США. По оценкам ряда экспертов, трудовыми мигрантами создается около 10% ВВП России, что указывает на обоюдовыгодный характер такого взаимодействия.

В российских вузах обучается 172 тыс. студентов из стран региона, в том числе 59 тыс. за счет федерального бюджета. В ЦА функционируют представительства и филиалы ведущих российских вузов: МГУ им. М.В.Ломоносова, РЭУ им. Г.В.Плеханова, МАИ, Российский государственный университет нефти и газа им. И.М.Губкина, НИТУ «МИСиС», НИУ «МЭИ» и др. В мае с.г. в Узбекистане открыт первый на пространстве СНГ филиал МГИМО(У) МИД России. Успешно работают совместные высшие учебные заведения в Киргизии и Таджикистане: Киргизско-Российский Славянский университет и Российско-Таджикский (Славянский) университет. Пользуется популярностью Совместная российско-туркменская общеобразовательная школа им.А.С.Пушкина в Ашхабаде. Прорабатывается вопрос об открытии на территории Казахстана совместного российско-казахстанского университета и общеобразовательной школы. В филиалах российских вузов в центральноазиатских странах готовятся десятки тысяч молодых квалифицированных специалистов. Обучение в русскоязычных школах дает возможность гражданам стран ЦА поступать в вузы России на равных основаниях.

В 2018 г. дан старт пилотному проекту по командированию российских учителей-предметников в таджикистанские общеобразовательные школы. В 2019 г. направлена вторая группа из 48 педагогов. Принято решение согласовать соответствующее межправительственное соглашение. В стадии реализации двустороннее межправсоглашение о строительстве в Таджикистане пяти школ (в гг.Душанбе, Куляб, Худжанд, Бохтар и Турсунзаде) с обучением на русском языке.

Угрозы безопасности для стран Центральной Азии исходят от международных террористических организаций и кризиса в соседнем Афганистане. С террористической угрозой неразрывно связана и наркотическая проблема. Гарантом безопасности в регионе служит российское военное базирование в Таджикистане и Киргизии. Безальтернативное значение сохраняет антитеррористическое и антинаркотическое сотрудничество в ОДКБ, СНГ и ШОС. Правительством Российской Федерации принято решение о выделении Таджикистану более 3,5 млн долл. США на борьбу с наркоугрозой в 2019-2021 гг. В рамках совместного проекта России и Управления ООН по наркотикам и преступности для стран ЦА, Афганистана и Пакистана ведется подготовка «антинаркотических» кадров.

Аттестационная работа

по курсу «Современная внешняя политика РФ»

РОССИЙСКО-ТАЙВАНЬСКИЕ ОТНОШЕНИЯ

МОШЕЕВ ТИМУР АРТУРОВИЧ

КУРС ОМОиЗР

Введение

Темой исследования являются отношения РФ и Китайской Республики, их особенности на современном этапе развития. Для написания работы была использована доступная для общего пользования в сети информация. В основе лежат исследования Минэкономразвития РФ, статьи экспертов из Slavic Research Center, SOAS, российских экспертов по праву и экономике. Данной информационной базы достаточно для ответа на поставленные вопросы и формирования видения характера отношений между РФ и Китайской Республикой.

Общий методологический блок

1. Какие основные проблемы включает выбранная Вами тема .

Основная проблематика данной темы заключается в особенностях межгосударственных связей РФ и КР, так как официально наша страна не признает Тайвань и допускаются лишь связи негосударственных организаций и частных лиц. При этом тайваньский вопрос является одним из ключевых в рамках международной безопасности. Так же стоит отметить малое количество публикаций и исследований данной тематики.

2. Существует ли некая консолидированная шкала российских внешнеполитических и внешнеэкономических приоритетов в регионе? Предпринимались ли попытки выстраивания подобной шкалы приоритетов?

Тайваньский вопрос является ключевым в рамках международной безопасности, в организации которой РФ старается принимать активное участие и оформление которой является одной из ключевых задач внешней политики РФ. В последние годы интересы России в АТР значительно выросли: партнерство с КНР, участие во встречах АСЕАН, АТЭС, налаживание отношений с Японией - все эти направление включают в себя рассмотрение тайваньской проблемы. Поэтому говорить о шкале приоритетов именно по Тайваню не приходится, но он является частью нашей внешнеполитической деятельности в Азии.

3. Создавались ли специальные документы, в которых декларировались интересы России в этом регионе? Какой статус может/должен иметь этот документ?

Наиболее значимыми документами являются:

·15 сентября 1992 - указ Б. Ельцина «Об отношениях между РФ и Тайванем», заложивший основы политики РФ в тайваньском вопросе. Указ декларировал, что Россия не имеет с Тайванем официальных межгосударственных связей, и вводил РТО в приемлемое для РФ русло. Указ помог избежать лишних ссор с КНР и продемонстрировал, что Тайвань «существует» для РФ.

·1999 г - ФЗ «О координации международных и внешнеэкономических связей субъектов Российской Федерации». Благодаря этому возможно экономическое взаимодействие Тайваня и субъектов РФ (особое внимание Томску).

·В сентябре 1997 г - Тайвань и Россия подписали соглашение о воздушном сообщении, а в январе 1998 - Протокол о морском транспортном сообщении. В 2002 - был подписан Протокол о сотрудничестве в сфере малого и среднего предпринимательства.

·16 июля 2001 - Договоре о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве между Российской Федерацией и Китайской Народной Республикой (статья 5) и подтверждена в Совместной декларации РФ и КНР (02.12.2002). В этом договоре подтверждается признание целостности КНР и отказ от государственных связей с Тайванем, так как он является частью единого Китая.

·27 июля 2002 - создание Тайваньско-российской ассоциации делового сотрудничества (ТРА) во главе с экс-премьером Чжан Цзюнь-сюном. Благодаря усилиям ТРА после резкого спада в 2001 до 865,9 млн. долл. США взаимный товарооборот вырос до 2,9 млрд. долл. США к 2004 и достиг 3,616 млрд. долл. США в 2008.

4. Какова может быть глубина стратегического планирования и степень конкретизации документов по этой теме?

Так как политическое сотрудничество официально запрещено, то глубинное планирование не имеет места быть, так же как и конкретизация документов, так как лишняя конкретика может помешать наладить экономические связи и разозлить КНР.

Стратегический блок

. Дайте общую формулировку стратегического места / роли России по отношению к данному региону?

Особая роль России в экономических приоритетах отмечена в тайваньской «Белой книге» 2008 г. Повысившийся интерес РФ в целом к АТР, роль в Совбезе ООН, исторический контекст играют важную роль в стратегическом позиционировании страны в АТР, и поэтому наш голос учитывается в вопросе Тайваня.

2. Перечислите основные (до трех) направлений включенности России?

Основной интерес представляет научное и экономическое сотрудничество (электроника, металлургия, туризм, малый и средний бизнес), затем миротворческая деятельность в ООН и создание благоприятного образа России в АТР.

3. Какие существуют основные среднесрочные /долгосрочные ограничители включенности России?

Основным ограничителем является позиция Тайваня на международной арене и противодействие контактам с ним со стороны КНР. Политическая ориентация на США и Японию не делают его надежным партнером для РФ. К тому же экономически и геополитически для нас это не самый важный партнер в регионе.

4. Какими ресурсами для проведения своей политики Россия располагает в данном регионе? Перечислите ресурсы, следуя общим категориям: а) экономические; б) институционально-правовые; в) гуманитарно-демографические; г) институционально-правовые; д) военные; е) информационно-идеологические.

А) Товарооборот между странами на 2011 г. составлял $4 млрд.. Для России приоритетными направлениями являются нефтехимия, электротехника, биотехнологии и пищевая промышленность. Но наиболее желанным остается сотрудничество в области телекоммуникаций, науки и высоких технологий. Так, например, для разработки первого российского смартфона с навигационной системой GPS были привлечены именно тайваньские специалисты; Б) Работа в ООН, АТЭС, ВТО; В) Россия всегда была готова помочь гуманитарно нуждающимся во всем мире. Например, 21 сентября 1999 на Тайвань сразу после землетрясения на остров прибыли российские спасатели из МЧС. Для помощи в восстановлении домов жители Приморья прислали 3000 кубометров древесины; Г) повтор; Д) Никаких; Е) Тайваньцы уважают историю России и потенциал экономического сотрудничества, что дает очки «мягкой силы».

5. Сформулируйте несколько (до трех) наиболее важных стратегических интересов России в рассматриваемом ареале.

Научно-техническое сотрудничество, обеспечение безопасности интересов в АТР, поддержание нормальных отношений с КНР.

6. Сформулируйте несколько наиболее срочных первоочередных задач для России в рассматриваемом процессе (регионе)

Недопущение конфликта между КНР и КР, развитие научно-технического партнерства и создание совместных экономических (по добыче сырья, например) и научных (в первую очередь связанных с электроникой) проектов, создание благоприятного образа РФ.

Экономический блок

тихоокеанский регион тайвань сотрудничество

1. Рассматриваете ли Вы этот регион в качестве приоритетного для российского бизнеса?

В качестве приоритетного рассматривать невозможно, слишком малый товарооборот и совместный интерес.

2. Какой сегмент этого региона (процесса) имеет первоочередное значение для российского бизнеса?

В первую очередь электроника и связанный с нею бизнес и научные проекты. Затем туризм и энергетика. Не менее важным может быть сотрудничество среднего и малого бизнес, т.к. тут минимальна политическая конфликтность.

3. Какой сегмент (региона, процесса) Вы рассматриваете как наиболее проблемный?

Транспортный и энергетический сегменты можно назвать наиболее проблемными, так как они наиболее политизированы, и развитие их может озлобить КНР. Расстояние и островное положение Тайваня следующее затруднение в развитии этих сегментов.

4. Каким Вы видите место российского бизнеса в рассматриваемом регионе (процессе) в краткосрочной перспективе?

В краткосрочной перспективе навряд ли многое изменится и, в связи с активизацией политического сотрудничества с КНР, можно сказать, что контакты не будут расти и будет переориентация на материковые предприятия.

Факторный блок

. Как будет меняться роль и значение русского/ русскоговорящего компонента в населении региона: 1) останется неизменной; 2) уменьшится; 3) возрастет. Необходимо аргументировать ответ.

В населении региона русскоязычный компонент не присутствует и никаких изменений не предвидится. Так как исторические связи малы, современная кооперация мала и в связи с культурными, климатическими, языковыми различиями мало кто из россиян готов остаться здесь надолго. Единственные русскоязычные представители: бизнесмены, студенты, приглашенные ученые и преподаватели. Все они пребывают на крайне короткий срок. Туристический же поток увеличивается.

2. Какие факторы могут (если таковые существуют, назовите не более четырех) способствовать формированию / укреплению пророссийских тенденций в регионе (процессе)?

Укрепление пророссийских тенденций определенно помогло признание Тайваня и поддержка его участия в международных организациях (что невозможно), нарастание экономические связей (особенно совместными инфраструктурными и энергетическими проектами), обмен студентами, рост туризма и гуманитарного социокультурного сотрудничества.

3. Какую роль в краткосрочной перспективе может сыграть фактор экономического кризиса в отношениях России с данным регионом (в данном процессе)?

В связи с малым количество отраслей связей и невысоким товарооборотом роль кризиса не слишком испортит общую картину. Кризис может сыграть лишь на росте цен на потребительскую технику.

4. Насколько существенным является фактор США для стран данного региона (или акторов процесса)?

Фактор США огромен в процессах связанных с Тайванем. Так как вся история независимого Тайваня и его безопасность сейчас основана на поддержке США. США - главный политический союзник и экономический партнер Китайской Республики.

5. Как будет изменяться значение энергетического фактора для отношений России со странами региона (или в данном процессе)?

Если бы до Тайваня можно было довести трубу - он был бы значителен, однако подобные расстояния ставят крест на энергетических связях. В основном мы поставляем металлы, запчасти, сплавы, химия, сельхозтехнику. Ресурсными партнерами для Тайваня являются Ближневосточные страны. В случае реализации в отдаленном будущем проектов трубопровода до Желтого моря, роль России резко возрастет, хотя навряд ли приблизится к африканским и арабским показателям.

6. Какое значение на развитие процессов в данном регионе и политики России имеет фактор политического лидерства (ЛПР)?

Фактор политического лидерства всегда является определяющим во внешней политике. Хотя система строится так, чтобы радикальный элемент не смог пробиться - возможен и иной вариант. Для нынешнего политического руководства роль КНР и антизападная популистская позиция являются определяющими и в связи с этим процессы, связанные с Тайванем, активизироваться не будут, законной политической поддержки у них так же не будет.

Источники и литература

1.Торгово-экономические отношения между Россией и Тайванем. [Электронный ресурс]. Минэкономразвития РФ: Департамент стран Азии и Африки, 2009.URL: #"justify">2.Казимирко-Кириллова А. Россия - Тайвань: убрать «пробки» в двусторонних отношениях/ ТПП-Информ [Электронный ресурс], 2011. URL: #"justify">.Лю В. Российско-тайваньские отношения в 1991-2011: ретроспективы и перспективы / TaiwanToday.tw [Электронный ресурс], 2011. URL: #"justify">.Врадий С.Ю. Российско-Тайваньские Торгово-Экономические связи/ Россия и АТР.№4. 2006. С. 82-93.

.Веремеев Н. Внешнеэкономические связи субъектов Российской Федерации и Тайваня (правовые проблемы)/ Право РФ и КНР[Электронный ресурс], 2011. URL: #"justify">6.China-Taiwan Relations in a global context: Taiwans foreign policy and relations/ edited by C.X.George Wei [Электронный ресурс]. Routledge, 2012. URL: #"justify">.Vradiy S. Russias Unofficial Relations with Taiwan[Электронный ресурс]. Slavic Research Center (SRC), 2007. URL: #"justify">8.Hu Shaohua. Russia and Cross Strait Relations[Электронный ресурс].CAOS, 2008. URL: http://www.soas.ac.uk/taiwanstudies/eats/eats2008/file43181.pdf

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

РЕГИОНАЛЬНЫЕ ОБРАЗОВАНИЯ

КОНФЕССИОНАЛЬНЫЙ ФАКТОР В ОТНОШЕНИЯХ РОССИИ СО СТРАНАМИ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ

Алексей Малашенко

Принято считать, что влияние религиозного фактора на межгосударственные отношения вторично. Так оно и есть на самом деле, хотя бы в силу того, что в большинстве стран в соответствии с их конституциями религия отделена от государства и, как правило, таким образом, "выведена" из сферы политических отношений. Секуляристская тенденция является доминирующей, а религия объявлена "частным делом" индивида. Однако признание вторичности религиозного фактора для межгосударственных отношений не должно приводить к его полному игнорированию, ибо это выглядит столь же некорректно, сколь и его абсолютизация.

Принцип отторжения религии от политики систематически нарушается вторжением в эту сферу клерикалов, апелляцией к ней светских сил. Это характерно для всех конфессий, но, пожалуй, более всего - для ислама, которому уже на уровне изначальных догматических установок свойственно единство мирского и духовного. Политика же оказывается той сферой, в которой происходит реутверждение обусловленных религией традиционных нормативов, регламентирующих поведение индивида, влияющих на формы его социализации, а в конечном счете, и на отношения в обществе. (По мнению французского исследователя Жилля Кепеля, "формирование нового религиозного дискурса происходит не ради его адаптации к секулярным ценностям, но для того, чтобы вернуться к священному обоснованию общественного устройства".)

Такой подход оказывается созвучным часто критикуемой концепции (отнюдь не эвристичной) американского политолога Сэмюэля Хантингтона о противостоянии, даже столкновении цивилизаций, которое произойдет в форме "схватки" между государствами и политическими коалициями, которые в наиболее бескомпромиссной форме аккумулируют в себе специфику мировых цивилизаций (в первую очередь исламской и христианской). Трудно согласиться с перспективой такого столкновения, однако сам тезис Хантингтона об органической зависимости эволюции общества, а следовательно, и его политики от его конфессиональной традиции является продуктивным.

Исторический опыт свидетельствует, что постоянная апелляция к цивилизационным ценностям наиболее заметна на "стыке" цивилизаций: при этом речь может идти о постоянном, длительном соседстве носителей различных культур, об их противостоянии, вплоть до вооруженного конфликта, наконец, о распространении одной цивилизации на территории другой.

Мнение об усилении воздействия религии на общественную жизнь и политику особенно часто высказывается в связи с зоной "мусульмано-христианского пограничья", которая включает в себя Россию и страны Центральной Азии.

Внешне в отношениях между ними конфессиональный аспект почти не проявляется. Более того, упоминание воздействия на эти отношения, например, исламского фактора выглядит надуманным. Не известно ни одного высказывания сколько-нибудь влиятельного из ныне действующих политических лидеров, который обусловливал бы отношения между Россией и, например, Узбекистаном или Таджикистаном конфессиональной принадлежностью большей части их общества. Как не существует и ни одного официального документа, в котором бы по тому или иному случаю фиксировалась религиозная принадлежность государств, их подписывающих.

Отношения между Россией и бывшими советскими республиками Средней Азии строятся на прагматической основе, исходя из национальных - экономических и политических - интересов.

Так каким же образом проявляется в отношениях между ними конфессиональный фактор?

Прежде всего еще раз отмечу, что речь идет все-таки об отношениях между государствами, большая часть общества которых принадлежит к различным конфессионально-культурным пространствам. Уже одно это оказывает - пусть и косвенное, ограниченное - воздействие на геополитические ориентации, на восприятие обществом, политической и культурной элитой страны и народа-соседа.

Взаимное видение Центральной Азии и России имеет немало нюансов. С одной стороны, сосуществование в рамках единого государства - Российской империи и особенно Советского Союза - безусловно, сближало народы, способствовало формированию у людей некоторых близких или даже общих стереотипов мировосприятия. Этому способствовали закрытый характер советской системы, практически лишившей своих граждан возможности устойчивого вне пределов СССР общения как с носителями западно-христианской, так и мусульманской культур; унифицированная система образования, ориентированная на закрепление в первую очередь среди местной интеллигенции прорусской культурной ориентации; внутренние миграции, смешанные браки и многое другое. Отдельно следует сказать о жестко навязывавшейся обществу официальной идеологии, в которой, начиная с 1970-х гг., обозначилась установка на создание новой общности "советского народа", у составляющих этносов которого принадлежность к своей традиции отодвигалась на второй план и сводилась к "этнографическим частностям".

Наконец, о религии. Государственный атеизм хотя и не достиг свой главной стратегической цели - создания безбожного государства и полного отторжения населения от его конфессиональной традиции, тем не менее способствовал распространению (в особенности среди образованных слоев, а также бюрократии) индифферентности к религии, что также стало одной из черт усредненного советского человека и в целом советского общества.

С началом горбачевской перестройки, постепенной демократизации и особенно после распада СССР и образования в Центральной Азии независимых государств происходит религиозный ренессанс, главной чертой которого является трансформация массового и индивидуального сознания: человек начинает - кто более, кто менее - осознавать свою конфессионально-культурную принадлежность, сопричастность к одной из цивилизаций (в данном случае - к христианской или мусульманской). В известном смысле эта тенденция характерна и для всего общества, которое, разумеется, с определенными поправками начинает ощущать свою принадлежность к христианскому или мусульманскому миру. Центральноазиатские государства и Россия оказываются в разных цивилизационных анклавах, отношения между которыми, как известно, далеко не всегда были безоблачными, а элементы взаимного недопонимания и предубеждения присутствуют и по сей день. (Если бы это было не так, то вопрос о исламско-христианском диалоге давно утратил бы свою актуальность, в том числе и политическую.)

Разумеется, Россия и Центральная Азия существуют и взаимодействуют не только в системе цивилизационных координат. Существуют и иные геополитические, идеологические парадигмы, в которых их местоположение в мировом сообществе менее обусловлено конфессиональной принадлежностью. К этому можно добавить близкую России идею "большой Европы", идеи евразийства, "Шелкового пути", которые в чем-то оппонируют конфессиональной принадлежности России и ее соседей. Однако в любом случае полностью абстрагироваться от воздействия конфессионального фактора на гео- и просто политические ориентации и пристрастия России и Центральной Азии, как уже отмечалось, недальновидно.

Присутствие конфессионального фактора в отношениях между Россией и Центральной Азии обнаружилось сразу же после подписания в декабре 1991г. известных соглашений в Беловежской пуще, после которых обозначились контуры (несостоявшегося) единства славянских республик - России, Украины, Белоруссии, союз которых, как в то время отмечалось некоторыми журналистами, зиждился, помимо этнического, еще и на конфессиональном (православном) единстве. О среднеазиатских республиках "забыли", писали в то время газеты. Однако по прошествии короткого времени они напомнили о себе, пытаясь наладить внутрирегиональные связи и создав впоследствии региональное объединение - Центральноазиатский союз, в основе которого, помимо политических и экономических интересов, виделись контуры конфессиональной общности.

Встреча пяти президентов среднеазиатских государств состоялась в столице Туркмении Ашхабаде 12 декабря 1991 г. т.е. спустя четыре дня после подписания Беловежских соглашений. Она стала (в то время мало кем замеченным) рубежом в отношениях между Средней Азией и Москвой, после которого местные лидеры по существу впервые были вынуждены задуматься о самостоятельном будущем своих стран.

В начале 1990-х, когда о Центральной Азии говорили преимущественно как о едином, гомогенном по многим параметрам (принадлежность, за исключением Таджикистана, к тюркам, общая история, пребывание в составе СССР) регионе, ислам хотя бы на уровне риторики играл определенную интегрирующую роль.

К тому же после распада СССР искать новые ориентиры центральноазиатские республики побуждала откровенно индифферентная позиция к ним первого поколения российских демократов, включая первого премьера России Егора Гайдара. Первоначально одним из наиболее естественных ориентиров представлялись мусульманские страны, которые были "ошеломлены" мгновенным исчезновением СССР и неожиданным вхождением в мусульманский мир сразу нескольких государств.

Государства Центральной Азии возлагали надежды на то, что сотрудничество с арабскими странами, Турцией, Ираном, Пакистаном станет одним из ключевых средств преодоления экономического кризиса, откроет им путь в международное мусульманское сообщество. Конечно, даже в тот период центральноазиатские политики исходили из чисто прагматических соображений. Но нельзя не признать и того обстоятельства, что некоторые из них были - каждый по своему - очарованы романтизмом исламской солидарности, подвержены искушению уверовать в ее силу. "Религиозный фактор, - осторожно замечает казахский ученый Алма Султангалиева, - оказывает косвенное воздействие на государственную политику...Традиционная значимость ислама и его символики в различных сферах социально-политической, в том числе внешнеполитической жизни этих стран является общеизвестным фактом".

Кое-кто действительно уверовал, что процветающее государство можно создать, опираясь на советы и консультации турецкого технократа и саудовского улема или даже иранского аятоллы. Символично, что уже в конце 1991 г. таджикский официоз "Народная газета" в своей передовице отмечал, что, по словам президента Узбекистана Ислама Каримова, "образцом государственного устройства для Узбекистана станет Турция", а "Таджикистан явно тяготеет к Ирану", с чем "европейскому населению придется считаться".

В начале 1990-х в Центральной Азии стремительно увеличивалось число мечетей, исламских школ и институтов, шло проникновение радикальной исламской идеологии. Росло самоощущение перехода из советской или постсоветской политической ипостаси в мусульманскую. Былая "советскость" центральноазиатских республик и осознание ими себя частью мусульманского мира становились антитезами. Это неизбежно отражалось на отношениях между Россией и ее южными соседями. Тем более что в самой Российской Федерации становилось правилом хорошего тона вспоминать о православии чуть ли не как о главном источнике "русской идеи". Президент Узбекистана Ислам Каримов в мечети и российский президент Борис Ельцин в церкви со свечой в руке выглядели уже не как бывшие секретари Коммунистической партии, но как главы соответственно мусульманского и христианского государств. И не учитывать этого обстоятельства оба они (как и их окружение) уже не могут. Как нельзя игнорировать тот факт, что президенты центральноазиатских государств приносили присягу на Коране.

В том, что принадлежность к разным конфессиональным традициям стала фактором взаимоотталкивания России и Центральной Азии, нет ничего удивительного. К тому же здесь имеет место "феномен реактивности": в течение целых поколений население этих республик "отучали" от ислама, пытаясь привить людям неприязнь к собственной религии, отделить светские традиции от религиозных. Слишком много было раздражающих коренное население официальных и негласных запретов на отправление религиозных обрядов.

Религиозное возрождение в Центральной Азии связано с пробуждением национального самосознания, которому обязательно сопутствует рост националистических настроений. Одни видят в религиозном ренессансе составную часть крепнущего национализма. Для других "реисламизация" и национализм - два самостоятельных феномена, могущих как действовать в одном направлении, так и противостоять друг другу.

Можно, пожалуй, согласиться с мнением российского востоковеда Алексея Васильева, который считает, что "со стороны среднеазиатских государств антирусский национализм и ислам действуют в худшем случае в направлении конфронтации с Россией, в лучшем - просто отдаления от нее". Иными словами, их векторы действуют однонаправленно.

Разумеется, воздействие ислама на общество в разных странах различно. В Таджикистане и Узбекистане оно значительно сильнее, чем в Казахстане и Киргизии. К тому же ислам по целому ряду причин (наличие русскоязычного населения, противоречивые и даже взаимоисключающие трактовки его роли в обществе и политике) пока не является фактором национальной (национально-государственной) консолидации. Но тем не менее динамика второй половины 90-х гг. свидетельствует о его возрастающей роли, в том числе в относительно менее исламизированных Казахстане и Киргизии.

Принадлежность центральноазиатских стран к мусульманскому миру, их участие в его организациях, в том числе в таких, как Организация Исламская Конференция, куда они были приняты в 1995 г., налагает на них известные солидаристские обязанности, выполнение которых может приводить к внешнеполитическим осложнениям с Россией. В наибольшей степени это проявилось в ходе югославского кризиса, когда правящие центральноазиатские элиты в лучшем случае заявляли о своем нейтралитете, а порой и принимали сторону боснийцев, албанцев против союзной с Россией Сербии. Причем, если среди правящих элит Казахстана и Киргизии было распространено мнение о необходимости поддержки антисербской позиции Запада, то в Узбекистане, Таджикистане, в участвующей в правительственной коалиции Объединенной таджикской оппозиции акцент делался именно на поддержку боснийских и албанских (косовских) мусульман-единоверцев. Заметим, что это имело место в условиях, когда поддерживавшая косовских сепаратистов Албания фактически самоопределилась именно как мусульманское государство и всячески ориентировалась на мусульманский мир, получая экономическую поддержку от Турции, Египта, Кувейта, Саудовской Аравии.

Интересно, что на рубеже 80-90-х и в начале 90-х гг. идея исламской солидарности практически никак не проявилась в позиции центральноазиатских республик в карабахском конфликте между христианской Арменией и мусульманским Азербайджаном. Существует мнение, что это обстоятельство стало одной из главных причин охлаждения отношения между мусульманами по обе стороны Каспийского моря.

(В скобках замечу, что от курса Москвы в косовском конфликте дистанцировались и российские мусульмане. Недоумение российской политикой в Югославии выразили глава Республики Татарстан Минтимер Шаймиев, президент Ингушетии Руслан Аушев. Недовольство высказывали и представители мусульманского духовенства, в том числе председатель Совета муфтиев России Равиль Гайнутдин.)

И все-таки не следует упрощать ситуацию, говоря, что "исламский фактор" есть только фактор отторжения Центральной Азии от России. В некоторых случаях он может действовать в противоположном направлении, т.е. способствовать сближению между ними. Возникновение такой ситуации провоцируется активностью исламских радикалов, грозящей стабильности как России так и Центральной Азии. Об исходящей от радикального ислама опасности для правящих режимов говорят уже с начала 90-х гг.

С момента же прихода к власти в Афганистане в 1996 г. движения "Талибан" эта угроза, с точки зрения местных правящих элит, стала вполне осязаемой. Именно возможность экспансии исламского радикализма на север побудила их обратиться за поддержкой к России. В 1996-98 гг. в ходе встреч между Ельциным и президентами центральноазиатских государств вопрос взаимодействия с целью противостояния талибам дебатировался весьма активно. Среди политиков и специалистов как России, так и на Западе распространено мнение, что угроза со стороны радикального ислама Узбекистану и, в меньшей степени, Киргизии будет способствовать упрочению их отношений как с Россией, так и с Западом. Показательно, что президенты обоих государств недвусмысленно подчеркивают, что именно они являются форпостом на пути экспансии исламского фундаментализма.

Общность взглядов России и центральноазиатских государств на исходящую от исламских радикалов опасность обусловлена не только (а теперь уже и не столько) событиями в Афганистане, но и активностью внутренних исламистов. В наибольшей степени этим обеспокоены Узбекистан, на востоке которого в Ферганской долине сложилась влиятельная оппозиция, Киргизия, где также идет процесс формирования такой оппозиции. "Узбекистан (в борьбе против исламских радикалов. - А.М.) ждет помощи от России", - считает ташкентский аналитик Сергей Карелин. И если по форме позиция Карелина выглядит жесткой, то по сути здесь что-либо трудно возразить, если, конечно, под Узбекистаном он подразумевает нынешнюю правящую элиту.

Что касается Таджикистана, то здесь положение более сложное: с одной стороны, президент Эмомали Рахмонов и его сторонники опасаются радикального ислама, а с другой - входящая в правительственную коалицию ОТО сама исповедует фундаменталистскую идеологию. Думается, что для светской части таджикского руководства поддержка России против религиозного экстремизма служит своего рода гарантией против нажима со стороны "внутренних исламистов". В свою очередь, ОТО и ее союзники видят в российском присутствии средство против излишнего давления на нее со стороны афганских талибов.

В 1998 г. в результате переговоров Ельцина и Каримова возникла идея создания тройственного союза в составе России, Узбекистана и Таджикистана. Посол Узбекистана в России Шахмансур Шахамилов отмечал тогда, что "Узбекистан готов развивать двусторонние отношения с Россией в области оборонной политики, в том числе в военно-техническом сотрудничестве, с целью предотвращения возможных военных угроз своей национальной безопасности". По разным причинам стремление заключить такой союз не имело впоследствии формального продолжения и не увенчалось подписанием соответствующего договора. К тому же на протяжении 1998 г. в Ташкенте возникала надежда на улучшение отношений с талибами, что привело к снижению его заинтересованности в объединении усилий с Россией по борьбе против исламского экстремизма. Однако идея обращения к России за содействием в отражении исламского радикализма по-прежнему остается востребованной.

В 1999 г. ее актуальность была подтверждена сразу несколькими событиями. Во-первых, февральскими взрывами в Ташкенте, в которых местная власть обвиняет мусульманских фанатиков, прежде всего узбекский филиал международной исламской организации "Хезби Тахрири исломия". Во-вторых, вторжением в августе в Баткенский район Киргизии группы исламистов, руководимых выходцем из Ферганской долины Джумой Ходжиевым (Намангани) и захват ими большого числа заложников, включая командующего внутренними войсками Киргизии Анарабека Шамкеева и четырех японских геологов. Наконец, в-третьих, - конфликтом на российском Северном Кавказе, в ходе которого главным противником федеральных войск также были объявлены исламские экстремисты и террористы.

Таким образом, возникла ситуация, при которой у государств Центральной Азии (озабоченность событиями в Киргизии выразило казахское руководство) и России появился общий противник - исламский радикализм. Тем более что известен не один случай присутствия в составе чеченских сепаратистских формирований выходцев из Центральной Азии и наоборот - участие в политических и боевых акциях в Узбекистане, Таджикистане и Киргизии чеченцев и дагестанцев. В этой связи следует отметить, что успешные с военной точки зрения действия российских войск против выступающих под лозунгом джихада чеченских сепаратистов в 1999 г. (в отличие от проигранной ими кампании 1994-96 гг.), несомненно, способствовали росту авторитета России в глазах центральноазиатских руководителей, которые поверили в способность российского государства противостоять исламским радикалам.

В целом складывается достаточно парадоксальная ситуация. С одной стороны, в Москве и центральноазиатских столицах летом и осенью 1999 г. в унисон осуждали религиозный экстремизм, зато с другой - в Центральной Азии опасались оказаться "отверженными" от мирового, как западного, так и восточного (мусульманского), общественного мнения, критиковавшего чрезмерную жестксть, даже жестокость действий России против северокавказских сепаратистов. Поэтому позиция стран Центральной Азии, прежде всего Таджикистана, Узбекистана и Киргизии,выражала двойной стандарт.

Сравнительно умеренная в отношении российской политики в Чечне позиция центральноазиатских стран неожиданно оказалась созвучной подходу Организации Исламская Конференция, делегация которой во главе с ее спикером - министром иностранных дел Ирана Камалем Харрази в декабре 1999 г. посетила Москву и побывала на Северном Кавказе. В ходе визита Харрази (а как известно, у России с Ираном в 90-е гг. сложились достаточно дружественные отношения) фактически лишь "пожурил" Москву за излишне жесткое ведение военных действий, в итоге признав, что чеченский конфликт является внутренним делом России.

Если применительно к религиозному радикализму можно говорить о своеобразной амбивалентности исламского фактора в российско-центральноазиатских отношениях, то она пропадает, когда речь заходит о проблеме русскоязычного (попросту говоря, русского) меньшинства.

Конечно, фактор конфессионального различия коренного и "некоренного" населения менее бросается в глаза, чем, например, вопросы, касающиеся статуса русского языка, что является предметом обсуждения в рамках двусторонних российско-центральноазиатских отношений. Однако не учитывать того, что проживающие в регионе русские испытывают дискомфорт от мусульманского культурного окружения, нельзя. В этих условиях испытываемое русскими чувство оторванности от своей историко-культурной традиции становится особенно обостренным. Тем более что в ходе исламского возрождения они начинают ощущать нечто вроде культурной изоляции, что неизбежно, поскольку мечеть становится недоступным для них местом культурной и духовной социализации.

Их ответ на "исламский вызов" может заключаться в обретении своей конфессиональной идентичности, что подразумевает оживление активности вокруг Православной Церкви. Как вариант - причем весьма вероятный - возникает интерес русского населения к т.н. нетрадиционным религиям - баптизму, иеговизму, различным восточным культам.

Возникает вопрос: насколько местная Православная Церковь готова стать таким очагом интеграции, и насколько она может получить в этом поддержку Московской патриархии? Похоже, что православное духовенство Центральной Азии остается пассивным, аполитичным и к тому же конформистски настроенным относительно руководства "своих" стран. И это вполне понятно поскольку вмешательство в политику может усложнить его собственное положение, а также положение РПЦ.

Тем не менее у Церкви сохраняются возможности обнаружить заботу о своей пастве, если верующие обращаются к ней за помощью. Известно, что в конце 1990-х гг. в РПЦ высказывалась мысль, что на Северном Кавказе, где в результате затянувшегося между Москвой и Грозным конфликта положение не покинувшей пределы Чеченской Республики части русского населения стало чрезвычайно тяжелым, при отсутствии нормальных контактов между российским и чеченским руководством именно Церковь способна взять на себя миссию защиты интересов русского меньшинства. В Чечне этого так и не произошло. Однако данная идея может быть актуальна для некоторых стран СНГ, где происходит систематическое ухудшение положения русских.

К тому же в поддержке со стороны Церкви могут быть заинтересованы отдельные светские организации и группы, которые выступают за консолидацию русского населения против ущемления его прав. В особенности это характерно для Казахстана, где действует бывшее влиятельным в середине 90-х славянское общественное движение "Лад". В том же Казахстане некоторые православные священнослужители оказывают поддержку казачьему движению, которое, как правило, занимает более непримиримую, чем остальное русское население, позицию по отношению к власти. В 1994 г. один из священников получал от казахстанских властей неоднократные предупреждения в связи с провоцированием им межнациональной и межконфессиональной розни.

Нельзя исключить полностью того, что при возможном обострении отношений между некоторыми центральноазиатскими государствами и Россией последняя, под влиянием внутренних националистических сил, попробует разыграть конфессиональную карту, выступить защитницей прав единоверцев. Тем более что лозунг конфессиональной общности неожиданно широко использовался Россией в ходе косовского конфликта в 1999 г. В то время о необходимости поддержать единоверцев-сербов говорили не только национал-радикалы, но представители кремлевской администрации, а также иерархи РПЦ.

Разумеется, РПЦ согласовывает и, безусловно, будет и впредь согласовывать свою пастырскую деятельность в Центральной Азии с политикой российских властей. Однако сегодня она вряд ли остается, как это было при советской системе, всего лишь заурядным интерпретатором светской администрации. В условиях демократизации (на российский манер) общества у Церкви появились возможности действовать автономно от власти. Не говоря уже о том, что многие в РПЦ поддерживают оппозиционные нынешнему режиму националистические партии и движения, которые в своей практике и идеологии выступают защитниками русских за пределами России.

Все это создает объективные предпосылки для потенциальной ангажированности в будущем конфессионального фактора в отношениях между Россией и Центральной Азией.

Усилению воздействия конфессионального фактора способствует процесс ретрадиционализации (или архаизации) центральноазиатского общества, что оказывает и будет оказывать нарастающее влияние на общественное сознание, на социально-политические и культурные ориентации его элит. Ретрадиционализация является данностью, доминирующей на рубеже XX - XXI вв. тенденцией, чертой эволюции Центральной Азии. И даже с учетом модернизаторских настроений вестернизированной элиты, составляющей незначительную часть политических и культурных верхов, "традиционалисты" в наибольшей степени будут определять социальные и политические реалии стран региона.

Конечно, внешнеполитические приоритеты будут формироваться на основе прагматических интересов, однако, во-первых, даже такие интересы нуждаются в определенном идеологическом обрамлении; во-вторых, нельзя игнорировать менталитет людей, определяющих внешнеполитический курс. (Так, например, пришедшие к власти в 1979 г. в Иране аятоллы, особенно в начале своего пребывания у власти, также зачастую руководствовались не одними лишь прагматическими задачами, но также и иррациональной верой в конечную истинность исламских установок.)

Дмитрий Тренин

Географически Россия выходит в мир тремя широкими фасадами: западным, обращенным к Европе, Атлантике и Восточному побережью США; восточным, граничащим с Китаем, Кореей, Японией и обращенным к Тихоокеанскому побережью США; наконец, южным, который тянется от Черного моря и Кавказа через Каспий и далее до Центральной Азии. Традиционно россияне рассматривали свою страну как расположенную между Востоком и Западом. В ранний период отечественной истории (с IX по XVI столетие) главные угрозы безопасности страны исходили с востока - от степных кочевников. В течение двух с половиной столетий княжества Северо-Восточной Руси находились под игом монгольских завоевателей, и страна, таким образом, входила в состав азиатской империи. Когда Москва сбросила ордынское иго и восточная угроза ослабла, Россия стала все активнее участвовать в делах Европы и в мышлении российских правителей начал доминировать Запад. Это продолжалось вплоть до окончания периода холодной войны и даже позже - до самого исхода

XX столетия.

До самого недавнего времени южный фасад считался частью Востока. Крымское ханство было осколком Золотой Орды; Оттоманская империя была Ближним Востоком; Персия, Афганистан и прилегающие к Индии земли были Средним Востоком; а Китай, Япония, Корея и Монголия - Дальним Востоком. Понятие «востоковедение» до сих пор охватывает исследование стран и народов на огромном пространстве от Кавказа и арабоперсидского мира до Индии, Китая и Японии. Широкое представление о Востоке (или Азии) как о не- Европе возникло в XIX в. Уже в следующем столетии, однако, стало очевидно, что Азия структурируется, что между ее двумя большими регионами - Восточной и Южной Азией, с одной стороны, и Средним Востоком, с другой, имеются существенные различия и рубежом

Между этими двумя мирами служит граница между Индией и Пакистаном1. Для политики Москвы становление самостоятельного южного направления сопровождалось тремя потрясениями: афганской войной; чеченской войной и вызовом международного терроризма.

В ретроспективе то, что мы сегодня относим к Югу, было для России источником духовного и культурного вдохновения (Византия и православное христианство); пространством активного соперничества с Оттоманской империей, Персией, Британией и - в более позднее время, в период холодной войны - с Соединенными Штатами; и, наконец, национальной окраиной Российской империи, а затем СССР, с преимущественно мусульманским населением. Это была также территория, относительно которой Россия могла утверждать, со второй половины XIX в., что она выполняет здесь «цивилизаторскую миссию», mission

Civilisatrice2.

Сегодня с точки зрения Москвы Юг выглядит как слоеный пирог. На его внешней периферии находятся Египет, Сирия, Израиль (с Палестинской автономией), Ирак, Саудовская Аравия и государства Персидского залива. Сердцевина Юга состоит из прямых соседей бывшего Советского Союза - Турции, Ирана, Афганистана и Пакистана. Наконец, внутренний круг состоит из постсоветских государств Кавказа и Центральной Азии. Первая группа была в прошлом игровой площадкой геополитического противоборства; сегодня геополитические амбиции ниже, зато появились новые расчеты, связанные с энергетической политикой. Со странами второй группы Россия связаны намного теснее. Игнорировать их невозможно - ни с политической, ни с экономической, ни со стратегической точек зрения. Более того, то, что происходит внутри этих стран, обычно влияет на их непосредственных северных соседей

Бывший советский Юг. Появившиеся на месте прежних советских республик новые независимые государства сохраняют тесные отношения с бывшей метрополией.

То, что принято называть Центральной Азией (пять государств: Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркмения и Узбекистан), - это ближайший непосредственный южный сосед России. Сам термин «Центральная Азия», однако, нуждается в некотором уточнении. Ни с культурной, ни с этнополитической точки зрения пять стран региона не являются чем- то единым. С самого начала русской колонизации в 1860-х гг. и до середины 1920-х гг. (до начала советизации) официальным названием этого преимущественно тюркоязычного региона империи было Туркестан. С тех пор и до конца существования СССР эта территория была известна как Средняя Азия и Казахстан. Хотя военные, известные своим консерватизмом, сохраняли наименование Туркестанский военный округ (ТуркВО) до 1991 г., в начале афганской войны им пришлось выделить из его состава отдельный Среднеазиатский округ (САВО) . Нынешнее наименование, Центральная Азия, стало общепринятым в регионе и в России с 1993 г. Цель переименования, инициаторами которого стали страны региона, была двойственной: подчеркнуть особость региона и сменить невыразительное

Обозначение «средняя» на более возвышающее «центральная»4. Каковы бы ни были достоинства нового наименования для заинтересованных стран, с российской точки зрения самым точным обозначением остается советское, проводящее различие между Казахстаном (единственной страной, с которой Россия имеет здесь границу, а население которой на треть состоит из славян) и четырьмя другими странами, расположенными дальше к югу.

Фактически, однако, термин «Центральная Азия» использовался русскими географами с конца XIX в. для обозначения внутриконтинентальных территорий Туркестана, Афганистана, Западного Китая, Монголии и областей южной Сибири (Алтая, Тувы и Бурятии). Это

Частично совпадает с концепцией «Внутренняя Азия», предложенной Робертом Легволдом5. Согласно Легволду, в регионе, который первоначально был поглощен Монгольской империей Чингисхана, происходит «перестройка». Этот обширный регион протянулся от Монголии и российского Дальнего Востока до Центральной Азии и далее до северного Ирана и Кавказа. С концом Российской и Советской империй старые связи начали восстанавливаться, возникают новые связи, а ислам переживает возрождение. «Россия в качестве Евразии» - это уже история; вперед выдвигаются новые геополитические контуры, и некоторые с очень старыми корнями.

Исторически, Центральная Азия была последним территориальным приобретением царской России. До XIX в. Петербург лишь от случая к случаю проявлял интерес к здешним землям, но затем процесс экспансии пошел быстро. Еще в 1800 г. Туркестан целиком находился вне границ империи, а уже к 1895 г. его поглощение было завершено. Присоединение Центральной Азии происходило в двух основных формах: более или менее мирное завладение (для большей части Казахстана) и военное завоевание (для остальной части, т. е. Средней Азии). Россиян толкали на юг разные мотивы, от желания обуздать хивинцев и других разбойников, занимавшихся похищением российских подданных и обращением их в рабство, и до желания проложить сухопутный путь в Индию (в которой видели рынок сбыта

Российских промышленных товаров)6. Российская экспансия приобрела особую интенсивность после унизительного поражения в Крымской войне (1853-1856). Остановленный в Черном море и на Балканах, Петербург обратился на юг и на восток, где была возможность достичь существенных успехов за короткое время. Бухара, Хива и Коканд - три среднеазиатских ханства, расположенные на территории нынешних Узбекистана, Таджикистана и Киргизии, - были завоеваны в 1860-х и 1870-х гг., причем первые два стали после этого российскими протекторатами, а третий просто аннексирован. Сопротивление туркменских племен было подавлено в 1880-х гг., а в 1890-х к империи был присоединен таджикский Памир, «Крыша мира».

На протяжении всего XIX в. российские ходы на центральноазиатской шахматной доске пристально отслеживались британцами, которые обычно им противодействовали, потому что подозревали Санкт-Петербург (не совсем безосновательно) в тайном намерении вытеснить их из Индии. Русские, со своей стороны, столь же подозрительно следили за действиями британцев. Большая игра двух империй завершилась только в 1907 г., когда Россия присоединилась к англо-французской (и анти-германской) entente cordiale. К этому времени то, что сегодня составляет Центральную Азию, уже находилось в руках России; Персия была разделена на российскую и британскую сферы влияния, а Афганистан являлся более или менее нейтральным буфером между двумя империями. Поскольку Россия заглядывалась на восточный (китайский) Туркестан, известный также как Кашгария, Британия завладела Тибетом. Следует заметить, однако, что, несмотря на всю страсть и горячку Большой игры, с русской точки зрения все это имело второстепенное значение по отношению к всепоглощающей идее захватить черноморские проливы и установить гегемонию России на Балканах, окончательно разрешив, таким образом, «восточный вопрос» в свою пользу.

Характерно, что во второй половине XIX в. Россия обратила свой взор на Центральную Азию, чтобы вознаградить себя за поражение в Крымской войне и продемонстрировать свою способность бросить серьезный вызов британскому владычеству в Индии. России нужна была не столько Индия как таковая; ею двигало жгучее желание ограничить мировую роль Великобритании и добиться от Лондона признания международной значимости

России7. Трудно удержаться здесь от того, чтобы попытаться провести параллели с началом XXI в.

После Октябрьской революции большевики не только силой оружия объединили ненадолго распавшуюся империю, но и использовали приграничные территории в качестве передовых баз дальнейшего продвижения «идей Октября». Цели московской политики, первоначально упакованные в революционную риторику, вскоре приняли форму традиционных геополитических принципов. В изменившихся условиях советская Центральная Азия стала факелом для разжигания антиколониальных движений в Британской Индии и Афганистане; позднее она служила базой для насаждения промосковских режимов в соседних странах, а также витриной советских достижений для третьего мира, выступая в роли наглядного доказательства универсальной пригодности коммунистической доктрины.

С середины 1950-х гг. СССР начал политику рискованных геополитических маневров на Ближнем Востоке и превратился, наряду с Соединенными Штатами, в главного внешнего участника арабо-израильского конфликта. В надежде запрячь арабский национализм в свою глобальную стратегию Советский Союз вступил в открытое соперничество с Западом

Сначала с Францией и Британией, а в конечном итоге с Соединенными Штатами - за контроль над главным нефтепроизводящим регионом мира. Противоборство двух сверхдержав на Ближнем Востоке знало периоды обострений и затишья, но событием, повлиявшим не только на политику, но саму судьбу Советского Союза, стало вторжение в Афганистан, а потом уход из него.

Афганская война (1979-1989) и исламистская революция в Иране 1979 г. сначала привели закосневший советский режим к пониманию важности «религиозного фактора», который он прежде игнорировал, и попыткам воздействовать на него. В предыдущие шестьдесят лет Центральная Азия была для СССР форпостом против западного колониализма и «неоимпериализма»; теперь неожиданно оказалось, что Советский Союз сам оказался уязвим для влияния, исходившего из исламских стран. Исламисты решили, что пришла пора вер- нуть территории, некогда уступленные российско-советской империи, и сделали ставку на реисламизацию как главный инструмент достижения этой цели.

Михаил Горбачев слишком поздно признал значимость исламского фактора. В 1986 г. он был еще настолько самоуверен, что заменил на посту первого секретаря компартии Казахстана местного ветерана Кунаева на малоизвестного русского аппаратчика Колбина, чем спровоцировал первые за многие десятилетия массовые беспорядки в Алма-Ате. Всего через пять лет, в последние месяцы существования союзного государства, Горбачев собирался предложить новому лидеру Казахстана, этническому казаху Нурсултану Назарбаеву, пост премьер-министра СССР, обновленного и реформированного на основе нового Союзного договора.

Обновленному СССР не суждено было состояться. Перспектива заключения Союзного договора спровоцировала путч ГКЧП, окончательно разваливший страну. Борис Ельцин и его либеральные советники в руководстве Российской Федерации сделали выбор в пользу «малой России», отпустив, таким образом, национальные окраины и предоставив им независимость практически безо всяких условий. Для ориентированных на Запад московских реформаторов Центральная Азия не имела особой ценности и воспринималась скорее как тормоз для задуманных реформ. Они видели смысл в том, чтобы договориться с Украиной и Белоруссией о роспуске Советского Союза и о создании Союза Независимых Государств (СНГ), с ударением на среднем слове, но им даже не пришло в голову пригласить в новое межгосударственное образование страны Центральной Азии. Республики этого региона, стремившиеся к большей автономии, но даже не помышлявшие о полной независимости, неожиданно обнаружили, что крышу общего государства как будто ветром сдуло. Несмотря на то что состав СНГ вскоре был расширен, и они стали его членами, центрально-азиаты почувствовали, что Россия их бросила.

На протяжении XX в. Россия пережила грандиозные изменения в демографии. Когда в

1880 г. она аннексировала Туркестан, его население составляло 3 млн человек. В то время Россия и сама переживала демографический бум, который подталкивал сотни тысяч русских переселенцев перебираться в этот регион. Перепись 1959 г. обнаружила, что в Казахстане

Проживают только 2,9 млн казахов и 3,7 млн русских, а также украинцы и белорусы9. В 1970х гг., однако, направление миграционных потоков изменилось и этнические русские начали возвращаться в РСФСР. После развала Советского Союза их отъезд превратился в массовый исход. С начала 1990-х гг. этот людской поток пополнили жители Центральной Азии, мечтавшие о работе в России. На фоне резкого падения рождаемости и роста смертности в РФ в целом численность мусульманского населения страны продолжала увеличиваться. Быстро росла и численность населения соседних мусульманских республик СНГ. Демографический навес выглядит еще внушительнее, если учесть, что сегодня один только Пакистан (или Иран вместе с Турцией) превосходит Россию по общей численности населения, а через несколько десятилетий население Узбекистана может составить половину населения РФ.

Можно сказать, что для России наступило «время Юга». Проблемы на этом направлении возникают как вовне, так и внутри страны. Приспосабливаясь к постимперской ситуации, Россия в то же время не может идти по пути создания православного, этнически русского государства. Она должна учитывать как рост своего собственного мусульманского меньшинства, так и реалии исламского возрождения. Главным актуальным источником угрозы безопасности страны на среднесрочную перспективу также является Юг: северокавказские террористы, боевики из Ферганской долины, афганские наркоторговцы и талибы, иранская ракетно-ядерная программа, а также внутренняя нестабильность уже ракетно-ядерного Пакистана.

В Центральной Азии России приходится иметь дело со слабыми и еще не прочными государствами, только недавно получившими независимость. То, что все пятеро выжили в

85 произвольно установленных советской властью границах - несмотря на хаос, вызванный развалом СССР и последующей нестабильностью, - есть небольшое чудо. Эти государства, однако, одновременно являются буфером и мостом между Россией и бурлящим миром ислама. В начале XXI в. Россия уже вступила в длительный и болезненный период освобождения от обязательств имперского периода и установления с соседями связей и отношений, основанных на иных принципах.

В предлагаемой читателю главе мы проанализируем главные интересы России в регионе: политические, экономические, в сфере безопасности и те, которые можно определить как «гуманитарные» (обобщенное название, охватывающее условия жизни русских меньшинств в регионе и роль русской культуры и языка как инструментов «мягкой силы» и влияния). Одновременно мы рассмотрим широкие интересы, связывающие страны Центральной Азии с Россией. Наконец, мы обсудим общий подход России к региону и отдельные направления ее политики; целью этого анализа будет определение групп интересов, продвигающих ту или иную политику на основе того или иного видения ситуации, и, наконец, рассмотрение результирующего взаимодействия игроков.

Политика России в отношении Центральной Азии возникла только после развала СССР; ее основные вехи развития - отказ от имитации интеграции и переход к экономической экспансии в сочетании с «секьюритизацией» и попытками ликвидировать военное присутствие США в регионе. Фоном для этой политики служит базовое отношение политического класса России к Центральной Азии. Степень приоритетности Центральной Азии становится понятной в сравнении с вниманием, уделяемым другим регионам ближнего и дальнего зарубежья. Сходным образом рассматривается политика государств Центральной Азии в отношении России. В последнем разделе анализируются перспективы присутствия и влияния России в Центральной Азии. Сможет ли Россия превратиться в силовой центр, с которым будут считаться сохраняющие номинальную независимость государства Центральной Азии? Сможет ли она достичь осмысленной экономической интеграции с Казахстаном

И, возможно, с другими странами? Сможет ли она взять на себя ответственность за безопасность этого уязвимого региона? Есть ли у русского языка и культуры долгосрочное будущее в Центральной Азии? Будут ли новые элиты, подобно своим предшественникам, получать образование и социальные навыки в России? Как Россия будет относиться к другим державам, проявляющим активность в этом регионе, в частности к Соединенным Штатам и Китаю? Обопрется ли она на Китай для сворачивания американского влияния? Преуспеет ли она в поддержании выгодного баланса между Вашингтоном и Пекином для достижения собственного преобладания в регионе? Не получится ли так, что Москва поддастся растущему влиянию КНР и допустит, чтобы Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) стала сердцем новой Евразии от Бреста до Гонконга?

Коротко говоря, главный тезис этой главы в том, что российская политика пребывает в процессе адаптации к постимперской реальности, и результаты этого процесса еще не ясны. Ташкент, Алма-Ата, Душанбе - это и была империя, это и был Советский Союз. России еще предстоит заново определить себя как современную нацию в терминах наступившего XXI в. И то, как Россия решит вопрос о Центральной Азии, будет важной составляющей ответа на этот важнейший вопрос.