Отношения российской федерации со странами азии. Отношение россии со странами юго-восточной азии
5.2.1. Россия и страны Юго-Восточной Азии
Начало отношениям новой России со странами этого региона было положено в 1992 г., когда наша страна стала принимать участие в ежегодных конференциях стран АСЕАН.
Наиболее тесные отношения в этом регионе у России сохранились с Вьетнамом. Эта страна в период холодной войны была одним из союзников Москвы в Азии, а с начала 1990-х гг. в ней, как и в России, начались рыночные реформы, шедшие, правда, скорее по китайскому, нежели по российскому сценарию. У власти в стране оставались коммунисты, что поначалу мешало налаживанию российско-вьетнамских контактов.
В 1994 г. между странами был заключен Договор об основах дружественных отношений, а 2001 г. в Ханой с официальным визитом прибыл В.В. Путин. Главным его итогом стала Декларация о стратегическом партнерстве между Россией и Вьетнамом.
Экономическое сотрудничество двух стран развивается в основном по линии энергетики в рамках совместного предприятия «Вьетсовпетро», а также строительства нефтеперерабатывающего завода и подготовки в российских университетах квалифицированных кадров для вьетнамского нефтяного сектора. В советский период при содействии СССР во Вьетнаме было построено более 300 промышленных предприятий, которые и сегодня являются предметом взаимовыгодного сотрудничества. В то же время постепенно сворачиваются военные контакты двух стран - в 2002 г. Россия отказалась от аренды бухты Камрань под объект своего ВМФ.
Отношения России с Малайзией, экономически мощной страной этого региона, в основном сводятся к военно-техническому сотрудничеству. Еще в 1995 г. эта страна купила у России 18 самолетов МиГ-29. В 2003 г. в ходе визита В.В. Путина в Малайзию был подписан Договор о поставках партии самолетов Су-30 МК2 на сумму 1 млрд долл. России в этих контрактах пришлось преодолеть жесткую конкуренцию американских производителей авиационной техники. Со своей стороны, наша страна выступает крупным покупателем малазийской бытовой электроники.
5.2.2. Отношения России со странами Южной Азии
Российско-индийские отношения. Этим отношениям Россия придает одно из центральных значений. После некоторого их охлаждения в начале 1990-х гг., в 1993 г. Б.Н. Ельцин нанес официальный визит в Индию. Главным его итогом стал Договор о дружбе и сотрудничестве сроком на 20 лет. В дальнейшем отношения двух стран развивались по нарастающей. В 1994 г. в ходе визита в Москву премьер-министра Н. Рао стороны подписали программу сотрудничества до 2000 г. Тогда же была также решена проблема погашения индийского долга России в размере 10 млрд долл. Индия стала погашать его своими товарами.
В конце 1990-х гг., особенно после визита в 1999 г. в Индию премьер-министра России Е.М. Примакова, пошли разговоры о возникновении геополитического треугольника Россия - Китай - Индия. Но надежды на его эффективность не оправдались. В ходе обмена визитами на высшем уровне 2000-2003 гг. лидеры России и Индии достигли общих позиций по вопросам мировой безопасности, терроризма, концепции многополярного мира. Оба государства осудили теракты 11 сентября 2001 г. и поддержали военную операцию НАТО против режима талибов, а также международные программы по поддержанию мира в этой стране. Россия в 2000-е гг. неизменно брала сторону Индии в застарелом для Дели кашмирском вопросе. В декабре 2005 г. с официальным визитом в Москве находился премьер-министр Индии М. Сикгх. В ходе переговоров на высшем уровне были определены приоритетные задачи по дальнейшему продвижению российско-индийского стратегического партнерства. Подписан ряд соглашений с целью придать новый импульс совместным программам по исследованию космоса и военнотехническому сотрудничеству.
В 2007 г. лидеры двух стран вновь обменялись официальными визитами. «Главная тема российско-индийских саммитов, - отмечал в 2008 г. С. Лавров, - а они с 2000 г. проводятся каждый год - это укрепление и углубление стратегического партнерства между Россией и Индией». В настоящее время между странами достигнут высокий уровень взаимопонимания и совпадений по ключевым проблемам мировой политики. «Отношения между нашими странами, - отмечал в 2008 г. российский дипломат М. Камынин, - строятся на основе принципов стратегического партнерства и характеризуются совпадением или близостью позиций по актуальным международным проблемам, высокой степенью обоюдного доверия и взаимопонимания».
2008 г. объявлен Годом России в Индии, а 2009 - Индии в России. Эти мероприятия позволят россиянам и индийцам лучше понять друг друга, чего им, несмотря на взаимные симпатии, пока не хватает. Отношение общественного мнения в Индии к России хорошее, однако, как деловой партнер, Россия проигрывает другим странам. Например, большинство индусов предпочли бы жить и учиться не в России, а в США, Китае, Японии и Великобритании. По данным социологических исследований, среди наиболее привлекательных и интересных для себя стран индийцы назвали США (52 %), Китай (39 %), Японию (36 %), Великобританию (35 %), Германию (22 %), а Россия разделила шестое место с Францией (21 %).
Экономические отношения России и Индии находятся на подъеме, главным в них является военно-техническое сотрудничество. В 2004 г. Индия приобрела авианосец «Адмирал Горшков», который переименовала в INS Vikamaditya, а также целый флот истребителей МиГ-29 и противолодочных вертолетов «Камов-31». В 2007 году Россия выиграла крупный контракт (на 2 млрд долл.) на поставки 126 МиГ-35. Успеху заключения этого контракта способствовала не только низкая цена (16 млн долл. за 1 ед.), но и начавшееся на заводе Hindustan Aeronautics в Насике (штат Махараштра) лицензионное производство двигателей РД-33 для этих истребителей.
Россия выступает также в качестве основного поставщика в Индию ядерного топлива, оборудования для атомных станций и углеводородов. В 2006 г. «Росатом» поставил 60 тонн ядерного топлива для АЭС в Та- рапуре, а в ходе визита в начале 2007 г. в Индию В. В. Путина Россия получила контракт на строительство четырех энергоблоков АЭС в Куданкуламе (штат Тамилнаду). Сотрудничество сторон в области ядерной энергетики осложняется тем, что Индия пока не подписала ДНЯО.
В нефтегазовой области Россия и Индия сотрудничают в проектах «Сахалин-1», в геологоразведочных работах, строительстве нефтехимических заводов в России, прокладке газопровода из Ирана в Индию через Пакистан.
Стороны ведут активное научное сотрудничество в информатике, биотехнологии, фармацевтике, порошковой металлургии и других обла - стях. В последние годы создана необходимая договорная база, которая позволит Индии подключиться к российской космической навигационной системе ГЛОНАСС. Препятствиями развития экономических отношений двух стран являются неразвитость транспортных коммуникаций между двумя странами и отсутствие элементарных знаний об экономических потребностях и возможностях обеих стран, а также существование бюрократических препон как с той, так и с другой стороны.
Отношения России с Пакистаном, важнейшим союзником США в регионе, находятся на стабильно низком уровне. Торговый оборот с ним у России невелик. В 2003 г. состоялся визит в Россию президента Пакистана П. Мушаррафа. Речь шла о мерах по поддержанию стабильности в Средней Азии. После терактов 11 сентября 2001 г. роль Пакистана в борьбе с терроризмом возросла, что несколько уменьшило дистанцию между ним и Россией.
РЕГИОНАЛЬНЫЕ ОБРАЗОВАНИЯ
КОНФЕССИОНАЛЬНЫЙ ФАКТОР В ОТНОШЕНИЯХ РОССИИ СО СТРАНАМИ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ
Алексей Малашенко
Принято считать, что влияние религиозного фактора на межгосударственные отношения вторично. Так оно и есть на самом деле, хотя бы в силу того, что в большинстве стран в соответствии с их конституциями религия отделена от государства и, как правило, таким образом, "выведена" из сферы политических отношений. Секуляристская тенденция является доминирующей, а религия объявлена "частным делом" индивида. Однако признание вторичности религиозного фактора для межгосударственных отношений не должно приводить к его полному игнорированию, ибо это выглядит столь же некорректно, сколь и его абсолютизация.
Принцип отторжения религии от политики систематически нарушается вторжением в эту сферу клерикалов, апелляцией к ней светских сил. Это характерно для всех конфессий, но, пожалуй, более всего - для ислама, которому уже на уровне изначальных догматических установок свойственно единство мирского и духовного. Политика же оказывается той сферой, в которой происходит реутверждение обусловленных религией традиционных нормативов, регламентирующих поведение индивида, влияющих на формы его социализации, а в конечном счете, и на отношения в обществе. (По мнению французского исследователя Жилля Кепеля, "формирование нового религиозного дискурса происходит не ради его адаптации к секулярным ценностям, но для того, чтобы вернуться к священному обоснованию общественного устройства".)
Такой подход оказывается созвучным часто критикуемой концепции (отнюдь не эвристичной) американского политолога Сэмюэля Хантингтона о противостоянии, даже столкновении цивилизаций, которое произойдет в форме "схватки" между государствами и политическими коалициями, которые в наиболее бескомпромиссной форме аккумулируют в себе специфику мировых цивилизаций (в первую очередь исламской и христианской). Трудно согласиться с перспективой такого столкновения, однако сам тезис Хантингтона об органической зависимости эволюции общества, а следовательно, и его политики от его конфессиональной традиции является продуктивным.
Исторический опыт свидетельствует, что постоянная апелляция к цивилизационным ценностям наиболее заметна на "стыке" цивилизаций: при этом речь может идти о постоянном, длительном соседстве носителей различных культур, об их противостоянии, вплоть до вооруженного конфликта, наконец, о распространении одной цивилизации на территории другой.
Мнение об усилении воздействия религии на общественную жизнь и политику особенно часто высказывается в связи с зоной "мусульмано-христианского пограничья", которая включает в себя Россию и страны Центральной Азии.
Внешне в отношениях между ними конфессиональный аспект почти не проявляется. Более того, упоминание воздействия на эти отношения, например, исламского фактора выглядит надуманным. Не известно ни одного высказывания сколько-нибудь влиятельного из ныне действующих политических лидеров, который обусловливал бы отношения между Россией и, например, Узбекистаном или Таджикистаном конфессиональной принадлежностью большей части их общества. Как не существует и ни одного официального документа, в котором бы по тому или иному случаю фиксировалась религиозная принадлежность государств, их подписывающих.
Отношения между Россией и бывшими советскими республиками Средней Азии строятся на прагматической основе, исходя из национальных - экономических и политических - интересов.
Так каким же образом проявляется в отношениях между ними конфессиональный фактор?
Прежде всего еще раз отмечу, что речь идет все-таки об отношениях между государствами, большая часть общества которых принадлежит к различным конфессионально-культурным пространствам. Уже одно это оказывает - пусть и косвенное, ограниченное - воздействие на геополитические ориентации, на восприятие обществом, политической и культурной элитой страны и народа-соседа.
Взаимное видение Центральной Азии и России имеет немало нюансов. С одной стороны, сосуществование в рамках единого государства - Российской империи и особенно Советского Союза - безусловно, сближало народы, способствовало формированию у людей некоторых близких или даже общих стереотипов мировосприятия. Этому способствовали закрытый характер советской системы, практически лишившей своих граждан возможности устойчивого вне пределов СССР общения как с носителями западно-христианской, так и мусульманской культур; унифицированная система образования, ориентированная на закрепление в первую очередь среди местной интеллигенции прорусской культурной ориентации; внутренние миграции, смешанные браки и многое другое. Отдельно следует сказать о жестко навязывавшейся обществу официальной идеологии, в которой, начиная с 1970-х гг., обозначилась установка на создание новой общности "советского народа", у составляющих этносов которого принадлежность к своей традиции отодвигалась на второй план и сводилась к "этнографическим частностям".
Наконец, о религии. Государственный атеизм хотя и не достиг свой главной стратегической цели - создания безбожного государства и полного отторжения населения от его конфессиональной традиции, тем не менее способствовал распространению (в особенности среди образованных слоев, а также бюрократии) индифферентности к религии, что также стало одной из черт усредненного советского человека и в целом советского общества.
С началом горбачевской перестройки, постепенной демократизации и особенно после распада СССР и образования в Центральной Азии независимых государств происходит религиозный ренессанс, главной чертой которого является трансформация массового и индивидуального сознания: человек начинает - кто более, кто менее - осознавать свою конфессионально-культурную принадлежность, сопричастность к одной из цивилизаций (в данном случае - к христианской или мусульманской). В известном смысле эта тенденция характерна и для всего общества, которое, разумеется, с определенными поправками начинает ощущать свою принадлежность к христианскому или мусульманскому миру. Центральноазиатские государства и Россия оказываются в разных цивилизационных анклавах, отношения между которыми, как известно, далеко не всегда были безоблачными, а элементы взаимного недопонимания и предубеждения присутствуют и по сей день. (Если бы это было не так, то вопрос о исламско-христианском диалоге давно утратил бы свою актуальность, в том числе и политическую.)
Разумеется, Россия и Центральная Азия существуют и взаимодействуют не только в системе цивилизационных координат. Существуют и иные геополитические, идеологические парадигмы, в которых их местоположение в мировом сообществе менее обусловлено конфессиональной принадлежностью. К этому можно добавить близкую России идею "большой Европы", идеи евразийства, "Шелкового пути", которые в чем-то оппонируют конфессиональной принадлежности России и ее соседей. Однако в любом случае полностью абстрагироваться от воздействия конфессионального фактора на гео- и просто политические ориентации и пристрастия России и Центральной Азии, как уже отмечалось, недальновидно.
Присутствие конфессионального фактора в отношениях между Россией и Центральной Азии обнаружилось сразу же после подписания в декабре 1991г. известных соглашений в Беловежской пуще, после которых обозначились контуры (несостоявшегося) единства славянских республик - России, Украины, Белоруссии, союз которых, как в то время отмечалось некоторыми журналистами, зиждился, помимо этнического, еще и на конфессиональном (православном) единстве. О среднеазиатских республиках "забыли", писали в то время газеты. Однако по прошествии короткого времени они напомнили о себе, пытаясь наладить внутрирегиональные связи и создав впоследствии региональное объединение - Центральноазиатский союз, в основе которого, помимо политических и экономических интересов, виделись контуры конфессиональной общности.
Встреча пяти президентов среднеазиатских государств состоялась в столице Туркмении Ашхабаде 12 декабря 1991 г. т.е. спустя четыре дня после подписания Беловежских соглашений. Она стала (в то время мало кем замеченным) рубежом в отношениях между Средней Азией и Москвой, после которого местные лидеры по существу впервые были вынуждены задуматься о самостоятельном будущем своих стран.
В начале 1990-х, когда о Центральной Азии говорили преимущественно как о едином, гомогенном по многим параметрам (принадлежность, за исключением Таджикистана, к тюркам, общая история, пребывание в составе СССР) регионе, ислам хотя бы на уровне риторики играл определенную интегрирующую роль.
К тому же после распада СССР искать новые ориентиры центральноазиатские республики побуждала откровенно индифферентная позиция к ним первого поколения российских демократов, включая первого премьера России Егора Гайдара. Первоначально одним из наиболее естественных ориентиров представлялись мусульманские страны, которые были "ошеломлены" мгновенным исчезновением СССР и неожиданным вхождением в мусульманский мир сразу нескольких государств.
Государства Центральной Азии возлагали надежды на то, что сотрудничество с арабскими странами, Турцией, Ираном, Пакистаном станет одним из ключевых средств преодоления экономического кризиса, откроет им путь в международное мусульманское сообщество. Конечно, даже в тот период центральноазиатские политики исходили из чисто прагматических соображений. Но нельзя не признать и того обстоятельства, что некоторые из них были - каждый по своему - очарованы романтизмом исламской солидарности, подвержены искушению уверовать в ее силу. "Религиозный фактор, - осторожно замечает казахский ученый Алма Султангалиева, - оказывает косвенное воздействие на государственную политику...Традиционная значимость ислама и его символики в различных сферах социально-политической, в том числе внешнеполитической жизни этих стран является общеизвестным фактом".
Кое-кто действительно уверовал, что процветающее государство можно создать, опираясь на советы и консультации турецкого технократа и саудовского улема или даже иранского аятоллы. Символично, что уже в конце 1991 г. таджикский официоз "Народная газета" в своей передовице отмечал, что, по словам президента Узбекистана Ислама Каримова, "образцом государственного устройства для Узбекистана станет Турция", а "Таджикистан явно тяготеет к Ирану", с чем "европейскому населению придется считаться".
В начале 1990-х в Центральной Азии стремительно увеличивалось число мечетей, исламских школ и институтов, шло проникновение радикальной исламской идеологии. Росло самоощущение перехода из советской или постсоветской политической ипостаси в мусульманскую. Былая "советскость" центральноазиатских республик и осознание ими себя частью мусульманского мира становились антитезами. Это неизбежно отражалось на отношениях между Россией и ее южными соседями. Тем более что в самой Российской Федерации становилось правилом хорошего тона вспоминать о православии чуть ли не как о главном источнике "русской идеи". Президент Узбекистана Ислам Каримов в мечети и российский президент Борис Ельцин в церкви со свечой в руке выглядели уже не как бывшие секретари Коммунистической партии, но как главы соответственно мусульманского и христианского государств. И не учитывать этого обстоятельства оба они (как и их окружение) уже не могут. Как нельзя игнорировать тот факт, что президенты центральноазиатских государств приносили присягу на Коране.
В том, что принадлежность к разным конфессиональным традициям стала фактором взаимоотталкивания России и Центральной Азии, нет ничего удивительного. К тому же здесь имеет место "феномен реактивности": в течение целых поколений население этих республик "отучали" от ислама, пытаясь привить людям неприязнь к собственной религии, отделить светские традиции от религиозных. Слишком много было раздражающих коренное население официальных и негласных запретов на отправление религиозных обрядов.
Религиозное возрождение в Центральной Азии связано с пробуждением национального самосознания, которому обязательно сопутствует рост националистических настроений. Одни видят в религиозном ренессансе составную часть крепнущего национализма. Для других "реисламизация" и национализм - два самостоятельных феномена, могущих как действовать в одном направлении, так и противостоять друг другу.
Можно, пожалуй, согласиться с мнением российского востоковеда Алексея Васильева, который считает, что "со стороны среднеазиатских государств антирусский национализм и ислам действуют в худшем случае в направлении конфронтации с Россией, в лучшем - просто отдаления от нее". Иными словами, их векторы действуют однонаправленно.
Разумеется, воздействие ислама на общество в разных странах различно. В Таджикистане и Узбекистане оно значительно сильнее, чем в Казахстане и Киргизии. К тому же ислам по целому ряду причин (наличие русскоязычного населения, противоречивые и даже взаимоисключающие трактовки его роли в обществе и политике) пока не является фактором национальной (национально-государственной) консолидации. Но тем не менее динамика второй половины 90-х гг. свидетельствует о его возрастающей роли, в том числе в относительно менее исламизированных Казахстане и Киргизии.
Принадлежность центральноазиатских стран к мусульманскому миру, их участие в его организациях, в том числе в таких, как Организация Исламская Конференция, куда они были приняты в 1995 г., налагает на них известные солидаристские обязанности, выполнение которых может приводить к внешнеполитическим осложнениям с Россией. В наибольшей степени это проявилось в ходе югославского кризиса, когда правящие центральноазиатские элиты в лучшем случае заявляли о своем нейтралитете, а порой и принимали сторону боснийцев, албанцев против союзной с Россией Сербии. Причем, если среди правящих элит Казахстана и Киргизии было распространено мнение о необходимости поддержки антисербской позиции Запада, то в Узбекистане, Таджикистане, в участвующей в правительственной коалиции Объединенной таджикской оппозиции акцент делался именно на поддержку боснийских и албанских (косовских) мусульман-единоверцев. Заметим, что это имело место в условиях, когда поддерживавшая косовских сепаратистов Албания фактически самоопределилась именно как мусульманское государство и всячески ориентировалась на мусульманский мир, получая экономическую поддержку от Турции, Египта, Кувейта, Саудовской Аравии.
Интересно, что на рубеже 80-90-х и в начале 90-х гг. идея исламской солидарности практически никак не проявилась в позиции центральноазиатских республик в карабахском конфликте между христианской Арменией и мусульманским Азербайджаном. Существует мнение, что это обстоятельство стало одной из главных причин охлаждения отношения между мусульманами по обе стороны Каспийского моря.
(В скобках замечу, что от курса Москвы в косовском конфликте дистанцировались и российские мусульмане. Недоумение российской политикой в Югославии выразили глава Республики Татарстан Минтимер Шаймиев, президент Ингушетии Руслан Аушев. Недовольство высказывали и представители мусульманского духовенства, в том числе председатель Совета муфтиев России Равиль Гайнутдин.)
И все-таки не следует упрощать ситуацию, говоря, что "исламский фактор" есть только фактор отторжения Центральной Азии от России. В некоторых случаях он может действовать в противоположном направлении, т.е. способствовать сближению между ними. Возникновение такой ситуации провоцируется активностью исламских радикалов, грозящей стабильности как России так и Центральной Азии. Об исходящей от радикального ислама опасности для правящих режимов говорят уже с начала 90-х гг.
С момента же прихода к власти в Афганистане в 1996 г. движения "Талибан" эта угроза, с точки зрения местных правящих элит, стала вполне осязаемой. Именно возможность экспансии исламского радикализма на север побудила их обратиться за поддержкой к России. В 1996-98 гг. в ходе встреч между Ельциным и президентами центральноазиатских государств вопрос взаимодействия с целью противостояния талибам дебатировался весьма активно. Среди политиков и специалистов как России, так и на Западе распространено мнение, что угроза со стороны радикального ислама Узбекистану и, в меньшей степени, Киргизии будет способствовать упрочению их отношений как с Россией, так и с Западом. Показательно, что президенты обоих государств недвусмысленно подчеркивают, что именно они являются форпостом на пути экспансии исламского фундаментализма.
Общность взглядов России и центральноазиатских государств на исходящую от исламских радикалов опасность обусловлена не только (а теперь уже и не столько) событиями в Афганистане, но и активностью внутренних исламистов. В наибольшей степени этим обеспокоены Узбекистан, на востоке которого в Ферганской долине сложилась влиятельная оппозиция, Киргизия, где также идет процесс формирования такой оппозиции. "Узбекистан (в борьбе против исламских радикалов. - А.М.) ждет помощи от России", - считает ташкентский аналитик Сергей Карелин. И если по форме позиция Карелина выглядит жесткой, то по сути здесь что-либо трудно возразить, если, конечно, под Узбекистаном он подразумевает нынешнюю правящую элиту.
Что касается Таджикистана, то здесь положение более сложное: с одной стороны, президент Эмомали Рахмонов и его сторонники опасаются радикального ислама, а с другой - входящая в правительственную коалицию ОТО сама исповедует фундаменталистскую идеологию. Думается, что для светской части таджикского руководства поддержка России против религиозного экстремизма служит своего рода гарантией против нажима со стороны "внутренних исламистов". В свою очередь, ОТО и ее союзники видят в российском присутствии средство против излишнего давления на нее со стороны афганских талибов.
В 1998 г. в результате переговоров Ельцина и Каримова возникла идея создания тройственного союза в составе России, Узбекистана и Таджикистана. Посол Узбекистана в России Шахмансур Шахамилов отмечал тогда, что "Узбекистан готов развивать двусторонние отношения с Россией в области оборонной политики, в том числе в военно-техническом сотрудничестве, с целью предотвращения возможных военных угроз своей национальной безопасности". По разным причинам стремление заключить такой союз не имело впоследствии формального продолжения и не увенчалось подписанием соответствующего договора. К тому же на протяжении 1998 г. в Ташкенте возникала надежда на улучшение отношений с талибами, что привело к снижению его заинтересованности в объединении усилий с Россией по борьбе против исламского экстремизма. Однако идея обращения к России за содействием в отражении исламского радикализма по-прежнему остается востребованной.
В 1999 г. ее актуальность была подтверждена сразу несколькими событиями. Во-первых, февральскими взрывами в Ташкенте, в которых местная власть обвиняет мусульманских фанатиков, прежде всего узбекский филиал международной исламской организации "Хезби Тахрири исломия". Во-вторых, вторжением в августе в Баткенский район Киргизии группы исламистов, руководимых выходцем из Ферганской долины Джумой Ходжиевым (Намангани) и захват ими большого числа заложников, включая командующего внутренними войсками Киргизии Анарабека Шамкеева и четырех японских геологов. Наконец, в-третьих, - конфликтом на российском Северном Кавказе, в ходе которого главным противником федеральных войск также были объявлены исламские экстремисты и террористы.
Таким образом, возникла ситуация, при которой у государств Центральной Азии (озабоченность событиями в Киргизии выразило казахское руководство) и России появился общий противник - исламский радикализм. Тем более что известен не один случай присутствия в составе чеченских сепаратистских формирований выходцев из Центральной Азии и наоборот - участие в политических и боевых акциях в Узбекистане, Таджикистане и Киргизии чеченцев и дагестанцев. В этой связи следует отметить, что успешные с военной точки зрения действия российских войск против выступающих под лозунгом джихада чеченских сепаратистов в 1999 г. (в отличие от проигранной ими кампании 1994-96 гг.), несомненно, способствовали росту авторитета России в глазах центральноазиатских руководителей, которые поверили в способность российского государства противостоять исламским радикалам.
В целом складывается достаточно парадоксальная ситуация. С одной стороны, в Москве и центральноазиатских столицах летом и осенью 1999 г. в унисон осуждали религиозный экстремизм, зато с другой - в Центральной Азии опасались оказаться "отверженными" от мирового, как западного, так и восточного (мусульманского), общественного мнения, критиковавшего чрезмерную жестксть, даже жестокость действий России против северокавказских сепаратистов. Поэтому позиция стран Центральной Азии, прежде всего Таджикистана, Узбекистана и Киргизии,выражала двойной стандарт.
Сравнительно умеренная в отношении российской политики в Чечне позиция центральноазиатских стран неожиданно оказалась созвучной подходу Организации Исламская Конференция, делегация которой во главе с ее спикером - министром иностранных дел Ирана Камалем Харрази в декабре 1999 г. посетила Москву и побывала на Северном Кавказе. В ходе визита Харрази (а как известно, у России с Ираном в 90-е гг. сложились достаточно дружественные отношения) фактически лишь "пожурил" Москву за излишне жесткое ведение военных действий, в итоге признав, что чеченский конфликт является внутренним делом России.
Если применительно к религиозному радикализму можно говорить о своеобразной амбивалентности исламского фактора в российско-центральноазиатских отношениях, то она пропадает, когда речь заходит о проблеме русскоязычного (попросту говоря, русского) меньшинства.
Конечно, фактор конфессионального различия коренного и "некоренного" населения менее бросается в глаза, чем, например, вопросы, касающиеся статуса русского языка, что является предметом обсуждения в рамках двусторонних российско-центральноазиатских отношений. Однако не учитывать того, что проживающие в регионе русские испытывают дискомфорт от мусульманского культурного окружения, нельзя. В этих условиях испытываемое русскими чувство оторванности от своей историко-культурной традиции становится особенно обостренным. Тем более что в ходе исламского возрождения они начинают ощущать нечто вроде культурной изоляции, что неизбежно, поскольку мечеть становится недоступным для них местом культурной и духовной социализации.
Их ответ на "исламский вызов" может заключаться в обретении своей конфессиональной идентичности, что подразумевает оживление активности вокруг Православной Церкви. Как вариант - причем весьма вероятный - возникает интерес русского населения к т.н. нетрадиционным религиям - баптизму, иеговизму, различным восточным культам.
Возникает вопрос: насколько местная Православная Церковь готова стать таким очагом интеграции, и насколько она может получить в этом поддержку Московской патриархии? Похоже, что православное духовенство Центральной Азии остается пассивным, аполитичным и к тому же конформистски настроенным относительно руководства "своих" стран. И это вполне понятно поскольку вмешательство в политику может усложнить его собственное положение, а также положение РПЦ.
Тем не менее у Церкви сохраняются возможности обнаружить заботу о своей пастве, если верующие обращаются к ней за помощью. Известно, что в конце 1990-х гг. в РПЦ высказывалась мысль, что на Северном Кавказе, где в результате затянувшегося между Москвой и Грозным конфликта положение не покинувшей пределы Чеченской Республики части русского населения стало чрезвычайно тяжелым, при отсутствии нормальных контактов между российским и чеченским руководством именно Церковь способна взять на себя миссию защиты интересов русского меньшинства. В Чечне этого так и не произошло. Однако данная идея может быть актуальна для некоторых стран СНГ, где происходит систематическое ухудшение положения русских.
К тому же в поддержке со стороны Церкви могут быть заинтересованы отдельные светские организации и группы, которые выступают за консолидацию русского населения против ущемления его прав. В особенности это характерно для Казахстана, где действует бывшее влиятельным в середине 90-х славянское общественное движение "Лад". В том же Казахстане некоторые православные священнослужители оказывают поддержку казачьему движению, которое, как правило, занимает более непримиримую, чем остальное русское население, позицию по отношению к власти. В 1994 г. один из священников получал от казахстанских властей неоднократные предупреждения в связи с провоцированием им межнациональной и межконфессиональной розни.
Нельзя исключить полностью того, что при возможном обострении отношений между некоторыми центральноазиатскими государствами и Россией последняя, под влиянием внутренних националистических сил, попробует разыграть конфессиональную карту, выступить защитницей прав единоверцев. Тем более что лозунг конфессиональной общности неожиданно широко использовался Россией в ходе косовского конфликта в 1999 г. В то время о необходимости поддержать единоверцев-сербов говорили не только национал-радикалы, но представители кремлевской администрации, а также иерархи РПЦ.
Разумеется, РПЦ согласовывает и, безусловно, будет и впредь согласовывать свою пастырскую деятельность в Центральной Азии с политикой российских властей. Однако сегодня она вряд ли остается, как это было при советской системе, всего лишь заурядным интерпретатором светской администрации. В условиях демократизации (на российский манер) общества у Церкви появились возможности действовать автономно от власти. Не говоря уже о том, что многие в РПЦ поддерживают оппозиционные нынешнему режиму националистические партии и движения, которые в своей практике и идеологии выступают защитниками русских за пределами России.
Все это создает объективные предпосылки для потенциальной ангажированности в будущем конфессионального фактора в отношениях между Россией и Центральной Азией.
Усилению воздействия конфессионального фактора способствует процесс ретрадиционализации (или архаизации) центральноазиатского общества, что оказывает и будет оказывать нарастающее влияние на общественное сознание, на социально-политические и культурные ориентации его элит. Ретрадиционализация является данностью, доминирующей на рубеже XX - XXI вв. тенденцией, чертой эволюции Центральной Азии. И даже с учетом модернизаторских настроений вестернизированной элиты, составляющей незначительную часть политических и культурных верхов, "традиционалисты" в наибольшей степени будут определять социальные и политические реалии стран региона.
Конечно, внешнеполитические приоритеты будут формироваться на основе прагматических интересов, однако, во-первых, даже такие интересы нуждаются в определенном идеологическом обрамлении; во-вторых, нельзя игнорировать менталитет людей, определяющих внешнеполитический курс. (Так, например, пришедшие к власти в 1979 г. в Иране аятоллы, особенно в начале своего пребывания у власти, также зачастую руководствовались не одними лишь прагматическими задачами, но также и иррациональной верой в конечную истинность исламских установок.)
Для России Центральная Азия – зона исторически обусловленных интересов, важный партнер по привилегированному сотрудничеству в военно-политической, торгово-экономической и культурно-гуманитарной сферах, а также в деле обеспечения общей безопасности государств Евразии с южного направления.
Со всеми государствами Центральной Азии у России сложились отношения стратегического партнерства, а с большинством из них – союзничества, что предполагает взаимопомощь в случае агрессии или иных существенных угроз безопасности друг друга. Налажен регулярный конструктивный политический диалог на высшем и высоком уровнях. В 2019 году состоялись государственный визит Президента России В.В.Путина в Киргизию (28 марта), официальные визиты в Россию Президента Казахстана К.-Ж.К.Токаева (3 апреля) и Президента Таджикистана Э.Ш.Рахмона (17 апреля). Насыщенными были двусторонние контакты руководства наших стран «на полях» крупных многосторонних мероприятий.
Сохраняется высокая динамика встреч глав внешнеполитических ведомств России и стран ЦА. Министр иностранных дел С.В.Лавров посетил с официальными визитами Киргизскую Республику 3-4 февраля и Республику Таджикистан 4-5 февраля, с рабочими – Туркменистан
5-6 февраля и Узбекистан 2-3 мая.
Активно развиваются межпарламентские связи и «горизонтальное» сотрудничество по линии регионов и экономических операторов сторон. Интенсификации отношений России со странами региона содействует солидная нормативно-правовая база – более 900 двусторонних договоров и межправсоглашений, 70% которых касается сферы экономики.
Наша страна занимает позиции крупнейшего инвестора в ЦА. Накопленные российские инвестиции в этом регионе составляют около 20 млрд долл. США (в т.ч. 47% - ТЭК, 22% - цветная металлургия, 15% - телекоммуникации), работают более 10 тыс. российских и совместных предприятий.
В 2018 г. объем торговли России со странами ЦА суммарно достиг 25,8 млрд долларов США (Казахстан – на 4,2% до 18,2 млрд долл. США; Киргизия – 16,9% до 1,88 млрд долл. США; Таджикистан – 24,6% до 893,9 млн долл. США; Туркменистан – 3,7% до 444,0 млн долл. США; Узбекистан – 20,0% до 4,38 млрд долл. США). Структуру товарооборота, помимо сырьевых позиций, формируют промтовары, сельхозпродукция, продукты химии, нефтехимии, фармацевтики, металлургии, автомобиле- и машиностроения.
Россия оказывает содействие в решении странами ЦА задач устойчивого развития. За период с 2008 г. по 2019 г. его объем составил более 6 млрд долл. США (свыше 4,2 млрд – на двусторонней основе, около 2 млрд – по линии международных организаций, прежде всего ООН).
Российское содействие ориентировано на создание и модернизацию торгово-экономической и промышленной инфраструктуры, развитие здравоохранения и образования, продовольственную и экологическую безопасность государств региона. Посредством «климатического окна» Трастового фонда Россия-ПРООН в целях развития реализуется ряд специализированных проектов в водно-экологической сфере в Киргизии, Таджикистане и Узбекистане.
Межрегиональное сотрудничество со странами Центральной Азии становится одной из профилирующих форм углубления добрососедских отношений. 76 субъектов Российской Федерации развивают динамичные связи с Казахстаном, с Киргизией - 71, Таджикистаном - 80, Туркменистаном - 60 и Узбекистаном - 75.
Ежегодно проводятся межрегиональные форумы и конференции, позволяющие стимулировать взаимовыгодные интеграционные процессы. Такой площадкой с 2003 г. является Форум межрегионального сотрудничества России и Казахстана с участием глав государств (XV Форум состоялся 8-9 ноября 2018 г. в г.Петропавловске на тему «Новые подходы и тенденции в развитии туризма»). Регулярно проводится Конференция по межрегиональному сотрудничеству России и Таджикистана, VII заседание которой состоялось 16-17 апреля 2019 г. в г.Москве. VIII российско-киргизская конференция на тему «Новые горизонты стратегического партнерства и интеграции» прошла 27-28 марта 2019 г. в г.Бишкеке. 2-3 октября 2018 г. в г.Липецке был организован VII Российско-Туркменский экономический форум. 18-19 октября 2018 г. в г.Ташкенте стартовал Форум межрегионального сотрудничества между Россией и Узбекистаном с участием президентов двух стран, 35 субъектов Российской Федерации и 300 российских компаний.
Казахстан и Киргизия, наряду с Россией, Белоруссией и Арменией, являются членами Евразийского экономического союза (ЕАЭС). Таджикистан и Узбекистан изучают целесообразность развития связей с этим объединением, в том числе в качестве наблюдателя. Россия с целью адаптации к членству в ЕАЭС оказывает экономике Киргизии существенное финансовое и техническое содействие на общую сумму около 200 млн долл. США. С этой же целью за счет средств России в 2015 году создан Российско-Киргизский Фонд развития с уставным фондом 500 млн долл. США. В настоящее время по линии Фонда утверждено и реализуется 1816 проектов на общую сумму 325,1 млн долл. США.
Безвизовый режим (за исключением Туркменистана), безопасность, отсутствие «языкового барьера» обусловливают высокий интерес граждан центральноазиатских стран к российскому рынку труда. По линии властей развивается взаимодействие в области миграционного регулирования, совершенствуется профильная договорно-правовая база. Полезным «почином» явилось подписанное в 2017 г. межправительственное соглашение об организованном отборе граждан Узбекистана для работы в Российской Федерации. Готовится к имплементации подписанное в 2019 г. аналогичное соглашение с Таджикистаном. В стадии проработки такой же межправительственный документ с Киргизией.
На сегодня в Российской Федерации на постоянной основе пребывает более 4 млн граждан стран ЦА. За 2013-2018 гг. ими переведено на родину более 55,2 млрд долл. США. По оценкам ряда экспертов, трудовыми мигрантами создается около 10% ВВП России, что указывает на обоюдовыгодный характер такого взаимодействия.
В российских вузах обучается 172 тыс. студентов из стран региона, в том числе 59 тыс. за счет федерального бюджета. В ЦА функционируют представительства и филиалы ведущих российских вузов: МГУ им. М.В.Ломоносова, РЭУ им. Г.В.Плеханова, МАИ, Российский государственный университет нефти и газа им. И.М.Губкина, НИТУ «МИСиС», НИУ «МЭИ» и др. В мае с.г. в Узбекистане открыт первый на пространстве СНГ филиал МГИМО(У) МИД России. Успешно работают совместные высшие учебные заведения в Киргизии и Таджикистане: Киргизско-Российский Славянский университет и Российско-Таджикский (Славянский) университет. Пользуется популярностью Совместная российско-туркменская общеобразовательная школа им.А.С.Пушкина в Ашхабаде. Прорабатывается вопрос об открытии на территории Казахстана совместного российско-казахстанского университета и общеобразовательной школы. В филиалах российских вузов в центральноазиатских странах готовятся десятки тысяч молодых квалифицированных специалистов. Обучение в русскоязычных школах дает возможность гражданам стран ЦА поступать в вузы России на равных основаниях.
В 2018 г. дан старт пилотному проекту по командированию российских учителей-предметников в таджикистанские общеобразовательные школы. В 2019 г. направлена вторая группа из 48 педагогов. Принято решение согласовать соответствующее межправительственное соглашение. В стадии реализации двустороннее межправсоглашение о строительстве в Таджикистане пяти школ (в гг.Душанбе, Куляб, Худжанд, Бохтар и Турсунзаде) с обучением на русском языке.
Угрозы безопасности для стран Центральной Азии исходят от международных террористических организаций и кризиса в соседнем Афганистане. С террористической угрозой неразрывно связана и наркотическая проблема. Гарантом безопасности в регионе служит российское военное базирование в Таджикистане и Киргизии. Безальтернативное значение сохраняет антитеррористическое и антинаркотическое сотрудничество в ОДКБ, СНГ и ШОС. Правительством Российской Федерации принято решение о выделении Таджикистану более 3,5 млн долл. США на борьбу с наркоугрозой в 2019-2021 гг. В рамках совместного проекта России и Управления ООН по наркотикам и преступности для стран ЦА, Афганистана и Пакистана ведется подготовка «антинаркотических» кадров.
Отношения России со странами Средней Азии в контексте украинского кризиса
«Новая газета» решила изучить, как меняются отношения России со странами постсоветского пространства в свете событий в Украине. Для этого мы пригласили экспертов в области политики и экономики. В последнем выпуске проекта эксперты обозначили основные направления и перспективы развития отношений России и стран Средней Азии в контексте украинского кризиса.
Станислав Притчин, кандидат исторических наук, научный сотрудник Института Востоковедения РАН:
До начала украинских событий отношения Российской Федерации с соседями по Средней Азии складывались по разным направлениям: это сотрудничество в сфере безопасности, это сотрудничество экономическое - Таможенный союз, начинающий работать с 1 января 2015 года, Евразийский экономический союз. Это совместное решение проблем трудовой миграции в том ключе, чтобы создавать условия для легальной миграции, для того, чтобы выводить из тени тех трудовых мигрантов, избыточные трудовые ресурсы из Центральной Азии, которые работают в Российской Федерации. В целом, был достаточно конструктивный диалог с учетом общих вызовов, которые есть: это Афганистан, это рост влияния Исламского Государства, это большое количество граждан Центральной и Средней Азии (и Российской Федерации тоже), которые уезжают сражаться в рядах Исламского Государства.
У каждой из сторон отношения строились по-разному, потому что присутствовало огромное количество внутренних противоречий и конфликтов между сторонами, которые до сих пор не разрешены: это водно-энергетическая проблема, присутствовали проблемы и пограничные, которые до сих пор не решены - например, Ферганская долина - регион, в котором граничат три государства. И, фактически, граница до сих пор не поделена, и ведутся споры, в том числе и доходящие до конфликтов между сторонами. Конечно, Россия как государство, имеющее тесные связи со всеми странами региона, была если не участником, то пыталась модерировать эти конфликты.
Упор в экономическом плане был сделан в первую очередь на сотрудничество с Узбекистаном, как крупнейшим государством Средней Азии. С Туркменией также присутствовало серьезное сотрудничество до 2010 года, в первую очередь, в сфере энергетики, когда Туркмения поставляла порядка 45 млрд. кубометров газа в год. А потом вектор был все-таки сделан Туркменистаном больше в сторону Китая. С Киргизией сотрудничество строилось с точки зрения поддержки Кыргызстана в непростой социально-экономической ситуации, в которой находится государство, в связи с двумя переворотами, которые произошли за последние 10 лет. В том же ключе строились отношения и с Таджикистаном. Есть общие проблемы: наркотрафик, афганский вызов. Конечно, в этом ключе стороны сотрудничали и искали пути для оптимального взаимодействия друг с другом.
Украинский кризис, конечно, стал своего рода водораздельной точкой для международных отношений. Поменялся формат взаимодействия России с западными странами, и для государств, которые с нами соседствуют в Центральной Азии, это было достаточно серьезным вызовом. С одной стороны, здесь присутствует антизападный контекст, потому что страны региона на себе испытали обкатку «оранжевых» технологий, смены режима. В Киргизии, в первую очередь, было 2 революции: в 2005 и в 2010 годах. Была предпринята попытка и в Узбекистане. Поэтому события на Украине и вклад западных стран в участие в перевороте и однозначная поддержка нелегитимных, на первом этапе, властей, были озабоченностью для государств Центральной Азии.
С другой стороны, конечно же, присутствовали, особенно в националистических кругах, опасения, что Россия после украинского кризиса примется за Центральную Азию. Но, по большей части, это необоснованные вещи, потому что никто в центральной Азии, в том виде, в котором это наблюдается на Украине, не угрожал русскоговорящим меньшинствам. Поэтому отношения выстраивались немножко в другом формате, чем у России с Украиной.
Другой момент: конечно же, разные государства по-разному выстраивали свои отношения с Россией, в силу политическим причин. Скажем, Узбекистан и Туркменистан - государства, у которых такая политическая система, которая редко транслирует события, которые могут в той или иной степени повлиять на устойчивость режима или на какие-то идеологические основы государства. Поэтому украинская ситуация, фактически, не присутствовала ни во внутренних заявлениях, ни во внешних. Несколько по-другому вела себя Киргизия: она, в целом, более либеральная, там присутствует множество мнений среди населения, и было множество алармистских высказываний в отношении того, что Россия затем примется и за Центральную Азию, будет использовать методы, которые присутствовали на Украине, в первую очередь в ситуации с Крымом.
Но в политическом отношении мы видим, что отношения не то что бы поменялись, они интенсифицируются. Скажем, Киргизия 23 декабря подписала договор о вхождении в Евразийский экономический союз. И решение это было принято в мае 2014 года, в самый разгар украинского кризиса, что свидетельствует о том, что процесс интеграции идет, и украинский кризис не влияет на наше долгосрочное сотрудничество.
Так же развиваются отношения с Узбекистаном. Обсуждаются перспективы сотрудничества в области безопасности, в первую очередь, в отношении афганского кризиса. Обсуждаются экономические вопросы сотрудничества, потому что не исключается, что к Евразийскому экономическому союзу присоединится Таджикистан, и тогда Узбекистан все равно в той или иной степени должен будет выстраивать сотрудничество с Евразийским экономическим союзом в качестве партнёра по диалогу. Какую-то форму в той или иной степени необходимо будет искать, потому что Узбекистан и его внешняя торговля во многом ориентированы на партнеров по постсоветскому пространству и соседей по региону.
Если говорить о ближайшей среднесрочной перспективе - конечно же, у нас есть общий, магистральный тренд: это развитие ситуации в Афганистане. Сейчас под наибольшим ударом находится Туркменистан, имея протяженную границу с Афганистаном. Приграничные районы Туркменистана подвергаются нападениям со стороны боевиков. И в случае негативного развития ситуации в Афганистане, первым под удар попадает Таджикистан, потому что также имеет одну из самых длинных границ с эти государством. И, естественно, для Узбекистана и Киргизии, которые примыкают непосредственно к региону, тоже очень важен вопрос безопасности.
Поэтому в этом ключе, скорее всего, будет активизация сотрудничества, координация в рамках ОДКБ, на двухсторонней основе. Ведутся учения, усиливается база в Канте, которая расположена недалеко от Бишкека. Я думаю, что также будет усиливаться координация по противодействию тем боевикам Исламского Государства, которые буду возвращаться в Центральную Азию после участия в боевых действиях на стороне ИГИЛ в Ираке.
Экономический тренд - скорее всего, будет продолжено тесное сотрудничество в рамках Евразийского экономического союза, даже несмотря на глобальные санкции в отношении России. Сотрудничество продолжается, продолжается поиск выработки оптимальной формы взаимодействия в рамках интеграционного процесса. Также мы можем говорить о том, что есть перспективы для дальнейшего расширения Евразийского союза за счёт Таджикистана и более тесного сотрудничества с Узбекистаном.
Дмитрий Арапов, член Всероссийской ассоциации востоковедов, доктор исторических наук, профессор исторического факультета МГУ:
Туркменистан в последние годы ведет себя особенно отстранённо. У него позиция нейтралитета. Поэтому все заявления туркменского руководства носили очень сдержанный характер. Они в стороне. И у Туркменистана нет спорных границ, территориальных конфликтов с Россией, и он не вмешивается.
С другой стороны этого региона находится Кыргызстан, где, наоборот, очень сложно: бедность большая, острейшие конфликты между югом и севером Киргизии, выброс огромного количества населения на север, для заработков. Насколько я знаю, киргизы, во всяком случае, киргизское руководство, отнеслось позитивно к тому, что произошло. Во всяком случае, они не осудили. Но надо понимать, что у них крайне внутреннее неустойчивое положение, поэтому едва ли можно говорить о том, что Киргизия как-то сможет вмешаться.
И киргизское руководство совершенно не хочет портить отношения с Россией, поэтому понимает, что в этой ситуации их мигрантов могут послать обратно в Киргизию. А зачем им это надо? Что с ними делать?
Посередине находятся две республики, где тоже очень сложная ситуация. Во- первых - Узбекистан. Это самая крупная, значительная республика, где у власти находится сильный лидер - Ислам Каримов. Который, насколько можно понять, отношения с Россией портить не хочет, и я не слышал, чтобы они как-то по поводу Украины высказывались.
Рядом существует Таджикистан, где у власти находится Рахмон, где тоже довольно жесткий режим. Что объединяет Узбекистан и Таджикистан? Это то обстоятельство, что эти территории непосредственно граничат с Афганистаном, где немцы ушли, американцы оставили 10 тыс. человек и ушли. И то обстоятельство, что некому будет удерживать талибов от движения на север. Поэтому, в этой ситуации и Ташкент, и Душанбе не будут портить отношения с Россией. Поддерживать кого? Что? Возврат Крыма? Ну, это практически безнадежно. Требовать прекращения ситуации в Донбассе - они в это не полезут. Допустим, восторга это все у них не вызвало, но это уже произошло. И в этой ситуации одно дело - осуждать позицию России в Уругвае, а другое дело осуждать позицию России, когда вы совсем рядом находитесь.
Центральная Азия занята своими проблемами, например, огромным количеством конфликтов, территориальных споров между этими республиками. Например, в Ферганской долине 286 спорных точек границы. И здесь граница между киргизами и узбеками, между узбеками и таджиками, между таджиками и киргизами.
Конечно, там есть свои различия, но вот в данном вопросе я таковых не вижу. Во-первых, Украина далеко, а вот общая граница с Афганистаном есть. Здесь это вопрос системы приоритетов.
Александр Салихов, кандидат исторических наук:
Отношения между Российской Федерацией и странами Центральной Азии после распада Советского Союза в различные периоды были неоднозначными, так же как и отношения государств Центральной Азии между собой. Если мы говорим о взаимоотношениях, к примеру, Российской Федерации с Республикой Таджикистан, то здесь следует вспомнить, что практически сразу после распада Советского Союза на территории Таджикистана началась гражданская война, и в разрешении этого конфликта Россия сыграла колоссальную роль.
Отношения с другими государствами у России складывались следующим образом: сразу после распада Советского Союза часть республик приняло курс на практически полное прекращение взаимоотношений с Россией. Это было обусловлено рядом как местных, так и геополитических факторов. К примеру, независимый Туркменистан сразу принял курс на частичную изоляцию от внешнего мира, что было представлено в качестве принятия определенных законов, например, Туркменистан и по сей день является государством, которое не входит ни в какие военно-политические блоки и альянсы. В соответствии с документами, принятыми в этой республике, Туркменистан имеет нейтральный, внеблоковый статус.
Если мы говорим об Узбекистане, то в 90-х годах Узбекистан сделал попытку ориентации на различные крупные государства. В данном случае можно говорить и о США, и о Турции, и даже о Южной Корее. Достаточно мощный промышленный скачок, произошедший в Узбекистане в середине 90-х годов, был обусловлен большими инвестициями Южной Кореи в определенные отрасли узбекской экономики.
В отношениях с Кыргызстаном Российская Федерация вела себя достаточно грамотно и в течение длительного времени это была одна из самых близких к России центрально-азиатских республик. К величайшему сожалению, на протяжении ряда лет Кыргызстан потрясали так называемые «цветные революции».
Достаточно большой скачок в отношениях произошел с началом американской операции в Афганистане. США сделали все, чтобы попытаться сначала превратить центрально-азиатские государства в плацдарм для обеспечения и ведения войны в Афганистане, а затем там закрепиться. В ходе Афганской кампании, американские военные базы появились в Кыргызстане, в Таджикистане и была сделана попытка сделать аналогичную базу в Узбекистане. В конечном итоге России, с помощью своих коллег по СНГ, удалось минимизировать американское влияние в данном регионе, ну, до определённой степени, конечно. В настоящее время американские базы либо закрыты, либо находятся в небольшом по численности состоянии.
Взаимоотношения между центрально-азиатскими государствами, опять же, в разное время варьировались от очень дружественных до практически враждебных. В период 90-х годов мы наблюдали устойчивое сближение Кыргызстана с Казахстаном, что было даже подкреплено родственными связями между руководителями двух этих государств. В то же время, на почве территориальных претензий, различных политических столкновений, были случаи, когда ряд центрально-азиатских государств практически находился в состоянии войны друг с другом. Например, те же Таджикистан и Узбекистан в начале 90-х годов по ряду причин находились если не в состоянии открытого боестолкновения, то, скажем так, экономические связи были достаточно сильно прерваны.
Все эти процессы протекали не только на основе каких-то решений местных властей, но и с многочисленными попытками направить вектор политики этих государств в ту или иную сторону с помощью сил и средств извне. Здесь мы можем говорить и об американском влиянии, и о турецком влиянии, и о попытке усиленной исламизации со стороны ряда арабских государств.
В настоящее время центрально-азиатские государства, пройдя двадцатилетний период своей самостоятельности, пришли к определенным выводам, которые позволяют нам говорить о том, что, в принципе, ориентация на Россию здесь, при правильной политике со стороны России, будет усиливаться.
Если мы говорим об изменении вектора в ходе событий на Украине, то здесь центрально-азиатские государства в очередной раз показали, что связь с Россией для них в ряде случаев значительно важнее, чем все остальные события, которые происходят в мире. На фоне трагедии, которая разворачивалась на Украине в 2014-м году, мы видим обратный процесс интеграции на постсоветском пространстве, когда СНГ имеет некую тенденцию к дальнейшей трансформации.
Смотрите, что получается: создание Таможенного союза и единого экономического пространства привело к тому, что центрально-азиатские государства стремятся занять место в этом Таможенном союзе. Если мы говорим о последней встрече глав государств СНГ, то дорожная карта для Киргизии уже разработана, соответственно Кыргызстан следом за Казахстаном, должен попасть в Таможенный союз. При этом остальные государства, которые являются наблюдателями или участниками Евразийского экономического пространства, не исключают своего участия в Таможенном союзе. В данном случае, мы можем констатировать лишь то, что Туркменистан, опять же в силу своего внеблокового статуса, пока не принял окончательного решения.
Ассоциация стран Юго-Восточной Азии (ASEAN) существует уже почти 40 лет и объединяет Индонезию, Малайзию, Сингапур, Тайланд, Филиппины, Бруней, Вьетнам, Лаос, Мьянму, Камбоджу. Россия в 1996 году получила статус «партнера АСЕАН по диалогу», от этой даты и идет отсчет сотрудничества России с Юго-Восточной Азией. В декабре 2004 году отношения перешли на другую ступень. АСЕАН перевела Москву в более высокую категорию партнеров - с министерского на высший уровень. Козырь России в том, что страны Азии не желают расширенного влияния Соединенных Штатов. В это случае, они могут опереться на Россию, чтобы противостоять экспансии США.
Россия привлекает Юго-Восточную Азию своими нефтегазовыми ресурсами, технологическими возможностями, оружием. Задача России не упустить этот шанс, поскольку в Юго-Восточной Азии пока все равно рассматривают в качестве ключевых экономических партнеров США и Китай. Со своей стороны Россия готова выступить в качестве основного поставщика энергоресурсов в Азию, и даже допустить индийские и китайские инвестиций в свой ТЭК. Заключении в 2007 между Россией и Индонезией соглашения о продаже оружия заставляют вспомнить эпоху "холодной войны", когда в 1950-х, 1960-х и 1970-х годах Москва стремилась завоевать влияние в Юго-Восточной Азии, щедро оказывая военную и экономическую помощь. Новые соглашения имеют менее идеологическую и более экономическую основу и указывают на то, что Россия намеревается стать третьей участницей в борьбе, ведущейся между Китаем и Соединенными Штатами за влияние в регионе.
Президент Владимир Путин, ставший первым российским лидером, посетившим Индонезию после визита покойного советского лидера Никиты Хрущева, состоявшегося в 1960 году, подписал со своим индонезийским коллегой президентом Сусило Бамбанг Юдойоно (Susilo Bambang Yudhoyono) большое количество соглашений о сотрудничестве и продаже оружия. В их число входит и контракт на продажу российских подводных лодок, танков. Также были подписаны менее крупные соглашения о сотрудничестве в сфере финансов, инвестиций, охраны окружающей среды и борьбы с терроризмом. Путин сказал, что Россия также заинтересована в расширении сотрудничества в сфере энергетики, горнодобывающей промышленности, авиации, телекоммуникаций и других технических отраслей.
Масштабные военные и экономические соглашения являются одним из последних признаков осуществляемого Москвой дипломатического наступления, целью которого является установление новых или возобновление старых связей в Юго-Восточной Азии. Россия стремится улучшить свои дипломатические отношения с Ассоциацией Государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН),.
Россия также хочет получить место в составе Восточно-Азиатского саммита,. В будущем главным источником политического влияния Москвы может стать ее огромный потенциал как поставщика энергоресурсов, природного сырья и вооружений в Юго-Восточную и Восточную Азию.
Все это представляет собой процесс возвращения Москвы в данный регион. С середины 1950-х годов до краха Советского Союза в 1991 году Россия вела в Юго-Восточной Азии активную деятельность. Однако уже более десятилетия из-за экономического кризиса, разразившегося в стране после окончания "холодной войны", Россия не имела экономической возможности и стратегических амбиций для утверждения себя в регионе.
Что касается других стран Юго-Восточной Азии, то наследие советской эпохи в наши дни можно обнаружить, например, в Камбодже. Это, в том числе, дороги, названные в честь Советского Союза, и Технологический институт, в прошлом Политехнический институт кхмерско-советской дружбы, представляющий собой здание площадью 30000 квадратных метров, спроектированное, построенное и оснащенное советской стороной в 1964 году. В Лаосе советский серп и молот до сих пор украшает многие обветшавшие здания различных учреждений в столице страны Вьентьяне.
Военные самолеты, корабли и боевые машины поставлялись на условиях долгосрочных кредитов. Сначала это делалось для оказания помощи Сукарно в ожидавшейся в то время войне с Нидерландами из-за принадлежавшей тогда этой стране Западной Новой Гвинеи. Джакарта утверждала, что эта территория должна была быть передана под ее суверенитет в 1949 году, когда она получила независимость от Нидерландов. В конечном итоге столкновения удалось избежать, так как Нидерланды согласились на проведение плебисцита для определения будущего этих территорий.
Ситуацию для Москвы и Юго-восточной Азии, как тогда, так и сейчас, усложняет позиция Китая. Из-за идеологического раскола, произошедшего между Китаем и Москвой в начале 1960-х годов, отношения между Советским Союзом и возглавлявшимся Мао Цзэдуном Китаем резко обострились. Влияние Китая на Коммунистическую партию Индонезии, самую крупную коммунистическую партию в мире после советской и китайской коммунистических партий, было очень велико, что вызывало сильное недовольство Москвы.
После распада Советского Союза в 1991 году Китай начал постепенно, а в последние годы все активнее, завоевывать региональное влияние, утраченное Москвой. В Юго-Восточной Азии его дипломатическое и коммерческое влияние стало гораздо более сильным, чем было в эпоху "холодной войны", Китай становится конкурентом Америки и ее стратегического союзника Японии. Наряду с укрепляющимися двусторонними деловыми связями, АСЕАН стремится приспособиться к растущему влиянию Китая, учредив форум АСЕАН + 3, в состав которого помимо десяти членов АСЕАН входят Китая, Япония и Южная Корея. В одном 2003 году мы заключили со странами Юго-Восточной Азии контрактов на поставку вооружений на сумму в полтора миллиарда долларов. На протяжении последних десятилетий азиатское направление неизменно занимало центральное место в приоритетах военно-технического сотрудничества России. Главными стратегическими партнерами России в АТР являются Индия и Китай, и зачастую на фоне этого масштабного сотрудничества не столь заметны другие важные партнеры нашей страны. Тем не менее, при более пристальном взгляде на регион, уже начиная с 2003 года можно говорить о формировании нового полюса российского экспорта вооружений – Юго-Восточной Азии. Именно в этот период основной объем заключенных Россией контрактов пришелся на три страны Юго-Восточной Азии – Малайзию, Индонезию и Вьетнам. Безусловно, Индия и Китай остаются главными стратегическими партнерами России, поставки вооружения которым неизменно обеспечивали стабильный рост показателей военного экспорта, однако необходимо учитывать тот факт, что возможности для экспорта вооружений в эти страны исчерпаемы.
В свете данной тенденции происходит постепенное смещение фокуса приоритетов военно-технического сотрудничества РФ в регион Юго-Восточной Азии. Высокие темпы развития, продолжающийся рост экономик государств и рост объемов затрат на оборону делают страны этого региона привлекательными с точки зрения перспектив военного экспорта Уже сегодня в рамках региона можно выделить два блока стран. К первому относятся своего рода региональные лидеры в сфере сотрудничества с Россией (такие страны, как Малайзия, Индонезия, Вьетнам), ко второму – страны, сотрудничество с которыми находится на начальной стадии развития, однако обладает высоким потенциалом (Мьянма, Бруней, Таиланд).. История сотрудничества России и Малайзии в военной сфере является самой длительной, в сравнении с другими странами Юго-Восточной Азии. Что, в свою очередь, закономерно приводит к эволюции самого характера сотрудничества. Так, в соответствии с заявлением министра обороны Малайзии Ахмада Захида Хамиди, малайзийская сторона на данном этапе развития сотрудничества заинтересована во взаимном обмене технологиями. Российско-малайзийские отношения сталкиваются и с некоторыми трудностями. Это, в первую очередь, общая для российского военного экспорта проблема технического обслуживания, нерешенность которой приводит к тому, что традиционные партнеры России все чаще обращаются к другим поставщикам. В этом контексте достаточно существенно выигрывает Китай. Ярким примером может служить заявление командующего ВВС Малайзии генерала Родзали Дауда о возможности закупки именно в Китае комплектующих к российским истребителям, стоящим на вооружении малайзийских ВВС
